Николай Долгополов - По ту сторону спорта

Инициатива перешла к нам. Девочки-волейболистки были уже на втором этаже — расходились по номерам. На площадке остались мы со старшим тренером сборной Николаем Васильевичем Карполем.

По тому, как и о чём спрашивали, я понял: коллег — спортивных репортёров — тут раз-два и обчёлся. Собрались гонцы за сенсациями. Вдруг клюнет, вдруг повезёт. Не клюнуло и не повезло.

Когда раздался уж совсем бесстыдный вопрос, из толпы послышалось сочувственное:

— Можете не отвечать. Скажите: «Ноу коммент».

Так в Америке дают понять, что вопрос нетактичен.

— Никаких «Ноу коммент», — порадовал журналистов Карполь. — Ну-ка, Коля, переводи поточнее.

И так отбрил наглеца, что братия засвистела, зааплодировала. Парадом командовал Карполь.

— А теперь мы отнесём чемоданы в номера, примем душ и через двадцать минут будем снова в распоряжении прессы, — повелительно, как волейболисткам на тренировке, сообщил Николай Васильевич и, взяв ключи у пробившегося к нам шофёра, поспешил на второй этаж.

Свободная пресса терпеливо переминалась на площади. Нас ждали.

— Хорошо, хоть девчонки эту гадость не слышали, — кинул мне Карполь. — Представляешь, у нас в Союзе перед игрой с советской сборной американцам устраивают такое развлеченьице. — Карполь засмеялся.

Мне было не до смеха. Впереди маячило новое сражение. Бросил чемодан, включил телевизор. В кадре появился самолёт с машиной у колёс. Он напоминал могучую птицу со связанными крыльями. И такая меня охватила тоска, жалость. Ну осталась ли у провокаторов частичка совести?

А вот и нечто новенькое. На телескопическом трапе — растерянный человек с блуждающими глазами. Меньше всего ему хочется сейчас беседовать с журналистами. На экране мелькает надпись: «Заместитель постоянного представителя США при ООН Макгенри». Он нем как рыба. Молчание затягивается секунд на двадцать. «Мы убедились, что она хочет вылететь в Советский Союз на основе собственного желания», — выдыхает он. И опять молчание. Момент позора крупным планом. Трое суток для признания очевидного. Полное отсутствие ответственности и здравомыслия. Абсолютное непризнание международного права. Разбой против ни в чём не повинных пассажиров под прикрытием трепотни о «свободе и защите прав человека». Но Макгенри оживает. Нет чтобы достойно признать поражение и принести извинения за 73 часа томления в самолёте! «Во всём виноваты русские, — глаголит Макгенри. — Они мучили своих детей и матерей». А дальше сплошной бред об американской демократии и цитирование конституции США. Камера переключается на лётное поле и ловит наш «Ил» в конце дорожки. Он отрывается от земли — полетел!

Выбегаю из номера, сталкиваюсь с Карполем, тоже смотревшим телевизор, быстро спускаемся. Радио, наверно, сдублировало сообщение телевидения. Хлопая дверцами, публика резво рассаживалась по малолитражкам. Провокация не удалась, а раз так — делать в «Рамаде» было нечего. Застаём нерасторопного репортёра, возящегося в моторе, и белоэмигрантскую парочку, ковыляющую по площади — видно, их услуги ценятся дёшево, не наработали и на машину. Прочих ревнителей и глашатаев свободы у входа в отель не осталось.

— А как же пресс-конференция? — кричу ковыряющемуся в аккумуляторе парню. — Вы же сами настаивали.

— Завтра-завтра. — Парень раздосадован. — Мы потратили уйму времени. Смотрите себя по местному каналу через час.

Но подзаработать на нас не удалось. Мы искали себя и по местному и неместному каналам — не нашли. Не те получились кадры.

— Эй, ребята! Давайте сюда, поговорим, — одинокая фигура в центре площади машет рукой. Жаль, забыл имя этого статного, красивого человека — бывшего игрока в американский футбол. Обычная для этого вида спорта история — тяжёлая травма разлучила с футболом, и он пошёл в газету. В Денвере его знали. Репортёрская свора затихала, когда высокий блондин задавал свои невинные вопросы о составе нашей сборной, о сильнейших волейболистках. Мы отнеслись насторожённо и к нему. Предохранительный инстинкт включался уже независимо от сознания, мешая всех в единую кучу. А зря. Он был хорошим парнем. Надо было бы поговорить, послушать. А так что-то осталось недосказанным. Какая-то преграда, которую можно было бы преодолеть, непреодолённой. Мы шли друг к другу на ощупь и разминулись, будто в темноте. Он специально вызубрил двадцать русских слов и, коверкая их, стеснительно комкал бумажку-шпаргалку. Карполь ответил на деловые вопросы о планах сборной, и экс-профессионал пригласил нас продолжить беседу в баре, за пивом. Мы, не сговариваясь, выговорили: «Ноу, фэнк ю». Журналист пожелал нам удачи, похлопал по плечам и дал совет: «Не бойтесь. Вечером хулиганья не будет. Шепну кому надо. Не обращайте внимания на всю эту чепуху».

«Всё это» не было чепухой. Хотя бы потому, что добродушный и объективный американец оказался один в бушующей, враждебно настроенной толпе. Мы с тревогой думали о вечерней игре. В Денвере собралось немало антисоветского отребья. Организаторы матча заметно нервничали. Как всё обойдётся? И только волейболистки радовали спокойствием.

Не уставал поражаться этому всегдашнему спортивному хладнокровию. Хлюпики и нытики попадали в команды в редчайших случаях. В каких бы условиях ни жили, тренерам не надоедали, на негостеприимных хозяев — было и такое — не жаловались.

На Универсиаде в Мехико нас поселили в продуваемые вечерними ветрами домики без особой мебели. И ничего — из срезанных веток смастерили вешалки. Парадные костюмы и форму гладили на дверях, ловко снимаемых и тотчас после глажки водворяемых на место не хрупкого сложения ватерполистами. Щели в стенах мастерски зашпаклевали. Хозяйственные девчонки навели уют и вместе с ребятами подсмеивались над жалобами спортсменов из других национальных сборных: «Вам хорошо, а мы живём в таких условиях!..»

Спорт давал не только крепкие мускулы — выдержку, аккуратность, наконец, оптимизм. Попав в главную команду страны, забывали о клубных спорах и азартном соперничестве в чемпионатах. Сплачивались и превращались в коллектив. Каждый стоял горой за товарища. И работать с молодыми, дружными людьми было если и не легко, то приятно.

Страшно хотелось, чтобы сегодня в Денвере девчонки выиграли. Так, чёрт возьми, хотелось! И, забегая вперёд, признаюсь: проиграли 2 : 3 в красивой и отчаянной борьбе. Зал аплодировал стоя, и ещё долго после игры я разминал задубевшие пальцы: попробуй пожми руки сотне-другой экспансивных американцев. Как всё-таки сближает спорт! И в ситуациях неблагоприятных, искусственно и искусно созданных, он выручает, выходит победителем, опрокидывая планы недоброжелателей.

А начинался вечерний матч тяжело. Перед разминкой в забитом зрителями четырёхтысячном зале местного университета ко мне подошёл вежливо улыбающийся человек. Признался: опасаемся враждебных вам действий. Призвали на подмогу лишний десяток полицейских в штатском. Не продали билетов группе из какой-то антисоветской организации. Всё равно пусть не удивляют пронесённые на трибуны плакаты с «недружелюбными» лозунгами и скандирование толпы. Он и его люди — в первых рядах, в случае чего помогут.