Газета Завтра Газета - Газета Завтра 23 (1072 2014)

Александр СИДОРОВ. Интерес обусловлен тем, что сама культура уникальна, впитана в атмосферу. Почему так живуча блатная, уголовно-арестантская песня? Потому что в ней присутствует народность, язык, обряды, быт, история. Это очень редкая вещь. Наиболее близки мексиканские корридас. Но у нас глубже корни. Корридас - скорее песни мексиканской революции, начало ХХ века, достаточно молодой жанр. То же самое - блюз. С десятилетиями, столетиями это тоже может перерасти в нечто глобальное.

Когда всплеск интереса к уголовщине был? Двадцатые годы - романтизация уголовщины, уголовники в революционном движении. Был такой казус, когда в 1918-м году начальник ростовской милиции писал в ГПУ, что "у вас в Москве сидят наркомы, на которых у нас дела еще не закрыты". Это реальность. Тот же знаменитый Камо был организатором ограбления Волжско-Камского банка, чудовищное ограбление, там сорвали бешеный куш. Он не был наркомом, но пост занимал солидный. Уже в 30-е годы против этого начали бороться.

"ЗАВТРА". Но ведь были фильмы о том, что заключенных можно перевоспитать

Александр СИДОРОВ. Да, была официальная идеология перековки заключенных. И то году в 36-м это закончилось. Романтизация опять началась при Хрущёве, когда блатные и интеллигенция пошли из лагерей. У интеллигенции, как сейчас говорят, на зоне просто голова закружилась, когда столкнулась с совершенно уникальным, страшным, богатым лексически, экспрессивным языком. И когда пошли на волю - все это понесли с собой. Ведь именно интеллигенция запела блатные песни. Это был поток неизвестного низового искусства, которое просто ошарашивало.

Помимо этого еще что интересно? Советский Союз начал искать пути сближения с "цивилизованным Западом". Мы подписали конвенцию о запрете рабского труда и заключенные начали получать зарплату. Хотя для стимулирования труд осужденных, заключенных, платить зарплату начали ещё в 1948 году. И люди в лагерях жили зачастую - вот парадокс! - лучше, чем на воле.

Моего тестя посадили на два года за подпольную коммерческую деятельность, он шил сапоги. Через год вышел и вспоминал: "Я жалел, потому что всю семью кормил. Они мне одеколон с воли приносили (а он был парикмахером там) целыми рюкзаками, а я им там торговал. Красота - все сыты, довольны. Так не хотелось выходить".

У колхозников не было паспортов, они были прикреплены к земле. Но в тридцатые были возможности бежать - на это закрывали глаза, нужна была рабочая сила на больших стройках. А потом оседали в городах. А здесь как получалось - паспорта нет, но если колхозника сажали - украл что-то, морду кому-то набил, то когда он выходил, ему давали справку об освобождении. И по этой справке он мог ехать куда угодно. Получалось, своеобразное чистилище.

Этим начали пользоваться: люди поперли из колхозов на зоны. Хрущев схватился за голову, и началась кампания по борьбе с ворами в законе. Начали снимать такие фильмы как "Дело № 306", "Верьте мне, люди", про то, что воры перевоспитываются, идут работать. Потом воры или бывшие уголовники выступали в газетах. Эта хрень не дала никакого эффекта.

В 1960 году выходит новый вариант Уголовного кодекса, жесточайший. И в 61-м году выходит новый Уголовно-процессуальный кодекс, где гайки были закручены до предела. Я его застал и просто не мог понять, зачем этот кошмар. Во-первых, первую передачу зэк мог получать только после того, как он отбыл половину срока. Передача так и называлась "половинка". Свидания тоже - самое большее - два длительных свидания в год и три краткосрочных. За любую провинность, за незастёгнутую пуговицу тебя могли лишить и свидания, и передачи, и всего, что угодно. То есть Кодекс был звериный. В передачах запрещались: сахар, конфеты шоколадные, сигареты с фильтром. Масса всего: сливочное масло запрещалось.

Власть считала, что она поборола преступников и изолировала, хотя этим УПК фактически сыграла на руку ворам. Почему? Потому что когда была либерализация, то мужики уже воров ни во что не ставили. Тем более мужиков всегда больше, чем воров или уголовников, шло к тому, что воровская власть подрывалась. А когда все каналы закрыты, а воры, блатные - короли тюрьмы, они уже знают все выходы-входы, как и с кем договориться. И мужик пошел с поклоном к вору, власть фактически сыграла на то, чтобы укрепить институт воров в законе.

Что интересно, воровское движение приобрело яркий антисоветский окрас именно при Хрущеве. Синявский вспоминал, когда его осудили и кинули в лагерь, он думал, что конец, читал ведь публикации, где рассказывалось как к "политикам" относились. А его встретили не просто как вора, а как вора с большой буквы - человек пошел против системы.

"ЗАВТРА". В книгах вы проводите такую четкую демаркационную линию между блатной, уголовно-арестантской песней и тем, что именуется русским шансоном.

Александр СИДОРОВ. Конечно, русский шансон спекулятивен процентов на 95. Уголовно-арестантская песня развивается, существует, только она уже не существует в рамках фольклора. Ибо фольклор развивается, когда нет официальной возможности проявить себя.

Для меня критерием является художественность, искренность и профессионализм. Очень интересное явление было - группа "Лесоповал". Но после смерти Михаила Танича говорить о нём уже сложно. Хотя песни остаются. У Ивана Кучина есть несколько интересных вещей. Какие-то произведения и сегодняшнего дня, безусловно, войдут в копилку уголовно-арестантской песенной культуры, но пока об этом рано говорить.

"ЗАВТРА". А Константин Николаевич Беляев?

Александр СИДОРОВ. Константин Беляев в основном работал все-таки в традиционном жанре, он пел не столько уголовную, сколько низовую песню. А уголовную он пел, в основном, классическую, или что-то переделывал - "На Дерибасовской случилася холера".

Вот текстовики Северного - Раменский, Фукс делали вещи, которые стали, кстати, уже уголовной классикой. "К тому же, скажем прямо, моя Одесса-мама всегда меня готова приютить/Всегда она поддержка, Король ты или пешка, Хоть королём приятней в жизни быть", - это же Рудольф Фукс написал.

"На Дерибасовской открылася пивная" - кстати, тоже переделка. В оригинале было "На Богатяновской" и речь шла о ростовской улице. "Дерибасовская" появилась в конце 50-х - начале 60-х годов, когда снова начали публиковать Бабеля. И возник этот вариант.

"Две полудевочки, один роскошный мальчик, который ездил побираться в город Нальчик".

Думаю, что-то здесь не так. Ведь городом Нальчик стал только в начале двадцатых, и то - это был затрапезнейший город. Ни до революции, ни в первое нэпманское десятилетие туда явно никто не собирался. А вот в 1959 году появилось постановление о расширении города Нальчика как курорта, туда бешеные деньги начали вбухиваться. Тогда Нальчик стал одним из центров Кавказа. И появилась такая версия песни под влиянием Бабеля , "Одесские рассказы", которого тоже в это время вышли из-под запрета.