Марк Бойков - Кто же спасет Россию?

Зря гл. ред. «ЭФГ» подрезал ему язык. Видней была бы фальшь наукообразной трепотни, доходящей до Петра I, Екатерины II, «британских проплат» и «мировой закулисы». Все это попытки упрятать ложь в обертку преданности. Я уж сорок лет констатирую: как кандидат – то прихлебатель; как доктор – то предатель. В области марксизма, конечно. Уж не козыряли бы! Были и честные. Но сделают свое и молчат. А бороться кто должен?

Но вернемся к предмету спора. Что же есть истина?

Марксизм нигде и никогда не говорил об отмирании классов, но только об их уничтожении, совместном. Вследствие – не физической ликвидации, а обобществления средств производства. То есть репрессии, а тем более с физическим и массовым устранением людей, вообще не имели права быть после гражданской войны (одной из форм классовой), поскольку радикальный антагонизм, переходящий в «акции», имел уже ограниченный, сугубо личностный характер. Идея «отмирания классов» как раз и родилась после того, как Сталин устроил им прописку в социализм, в результате чего пришлось забыть об отмирании государства. А нет отмирания государства – тут вам и ограничения свободы, отсутствие демократии, запреты, репрессии. Так искажения диалектики оборачиваются тяжелыми последствиями в политике. А далее, естественно, понадобилось теоретически обосновать классы при социализме. Тут вам и появляются две формы социалистической собственности. Для «научного» прикрытия подделки. Извращение в одном (о классах) требует логически последовательной подправки и искажения в другом (о социализме, собственности, государстве).

Согласно классикам марксизма-ленинизма, общественная собственность соединяет тружеников не в содружество классов (это справедливо в переходный период, где рабочие и крестьяне остаются еще и классами с разной собственностью, и слоями по разделению труда), а в единое социалистическое общество – не с общностью, сложением, а единством, тождеством интересов всех трудящихся. По Сталину же выходит, что общественная собственность, разделяясь на формы, делит социалистическое общество на классы. Способы раздельно-трудового владения единой социалистической собственностью (что неизбежно при разделении труда) представлены как разные формы собственности, где форме ошибочно отдано ведущее, самодовлеющее над содержанием значение.

Ошибочно – потому, что собственность и владение не одно и то же. При социализме (не в переходный период) промышленность находится уже в собственности не только рабочих, но и крестьян и интеллигенции. Земля является собственностью не только крестьян, но и рабочих и интеллигенции. Средства духовного производства принадлежат не только интеллигенции, но и рабочим и крестьянам. Это означает, что с людей сняты оковы их пожизненного прикрепления к месту, слою, занятости, положению.

Две формы собственности придумали от разного владения. На самом деле, нигде никогда не было и не будет, чтобы общественная собственность делила людей на классы. Только – частная и только – при определенных условиях.

Нигде также никогда не было, чтобы в рамках одного исторического типа частной собственности два или три ее подвида (формы) приводили бы к образованию двух-трех различных классов. В противном случае, по представлениям Сталина и Акулова, домонополистическая и монополистическая – крупная, средняя, мелкая – торгового, финансового или промышленного капитала – формы буржуазной собственности должны были бы означать не один (с несколькими слоями), а два, три и больше различных капиталистических класса. Ну, разве не абсурд это? Тогда доколе же мы будем терпеть его в отношении социалистического общества? На лжи нельзя идти к победе.

17 окт. 2010 г.

В статье «Устарел ли марксизм?» («ЭФГ» № 45(833), ноябрь 2010) полный генерал едва ли не всех академий, В. А. Ацюковский, заканчивает весьма претенциозно: «Сегодня первоочередной задачей коммунистов является создание современной марксистской теории, основанной на положениях марксизма-ленинизма». Странно!.. Разве марксизм, если он действительно марксизм, может устареть и быть несовременен? Ведь он охватывает диалектику развития с возникновения человеческого общества до его полного коммунистического расцвета. Никакой другой на этот счет, кроме религиозной, нет.

Это не более чем тавтология: создать новую теорию на прежних основаниях. Возможно, речь идет о развитии самого марксизма-ленинизма применительно к современности? Ведь мир развивается. И не всегда и не во всем в соответствии с собственными истоками и марксизмом.

Но разве эта проблема возникла сегодня? А не в 1960 г., перед принятием Программы строительства коммунизма? Или хотя бы с момента разоблачения культа личности Сталина, в 1956-м? И вообще, разве мы жили по Ленину после его кончины, когда он предупредил о несоответствии Сталина занимаемому посту, говоря, что «…это не мелочь, или это такая мелочь, которая может иметь решающее значение» /ПСС, т.45, с. 346/?

Любой излом, даже в великом деле, начинается с мелочи! И продолжается как накопление мелочей. И разве теперь нам нужно создавать «свой» марксизм? Потому что якобы не реализовался, не подтвердился или устарел изначальный?

Может, правильнее будет – вернуться к марксизму, чтобы досконально понять, что именно произошло и происходит с нами. Может, не марксизм виноват? Был бы марксизм в подлинном действии, а не иконой, вероятно, и не было бы разрушения социализма и уничтожения СССР, которые почему-то именуются «распадом», словно то была стихия.

Вопрос поэтому скорее не в том, устарел ли марксизм, а в том, что он есть на самом деле.Развелась тьма охотников обвинять марксизм, исправить или отказаться от него. Даже среди коммунистов. А между тем в советское время сотни тысяч кандидатов и докторов философских наук, якобы квалифицированных теоретиков, сумели так замутить истину, что дезориентировали и разоружили руководство страны и весь советский народ в их надеждах и стремлении к коммунизму.

Когда в идеологическую науку /30-е г.г./ ввели материальную заинтересованность и субординацию степеней и званий, философия вообще начала прогибаться, подменяясь начетничеством и цитатничеством, зачастую усекаемым и избирательным. То, что было невозможно в естественных науках, построенных на формулах, пышным цветом расцвело в философских дисциплинах. Борьба мнений стала управляемой, вне партийности и демократии. Критерий истинности подменялся услужливостью верхам. Печатались и продвигались чаще те, кому удавалось облегчиться от совести и чести. Даже Маркс не смог бы защитить свои взгляды в этих условиях. Материальный расчет стал могучим двигателем успешного искажения великой теории.