Виталий Степанов - Под ветрами степными

— А где вещи у вас?

— Тут. — Парнишка, казавшийся повыше и постарше, с черными сияющими глазами, пнул ногой чемодан, на котором сидел.

— И все тут?

— Да.

— Ну, а пальтишко какое-нибудь есть?

— Есть!

— А где?

— Да в чемодане.

— А что там еще?

— Да ничего!

Мацнев, откинувшись на кровати, беззвучно хохотал.

Утром я зашел посмотреть, как они. Один из них еще спал, уткнувшись в бок старшему, черноглазому, который уже проснулся и сиял глазами из-под натянутого на самый нос одеяла. Анатолий уже затопил печку, грел чайник.

— Что же мы будем с ними делать? — спросил я у него.

— Уже придумал, — сказал Толик. — Пусть в клубе паровое топят. Больше сейчас они ни на что не годятся.

— Топить печку умеете? — строго спросил он старшего. Тот послушно закивал головой.

На третий день после того, как приостановилась уборка, в совхоз приехал секретарь крайкома партии. Днем он с директором смотрел поля, на которых остался хлеб. Вечером в столовой было собрание всех механизаторов.

Хотя все эти уставшие, сосредоточенные люди видели и понимали тяжесть сложившегося положения, как видел и понимал его секретарь крайкома, но все с надеждой ждали, что он скажет. Одни втайне надеялись, что их теперь могут отпустить домой, другие думали, что как бы то ни было, а ему, секретарю крайкома, должно быть известно что-то такое, что поможет выправить положение.

Большой сутуловатый человек, с усталым лицом и внимательными глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, он говорил медленно, негромко и очень просто.

— Может быть, вы ожидаете, что я скажу что-нибудь особенное, одному мне известное, отчего положение в совхозе может сразу выправиться и всем станет легко? Мне очень хотелось бы сказать это, но таких слов я не знаю.

Мы пришли к вам с руководителями района и совхоза посоветоваться, как быть. Пожалуй, сейчас не имеет смысла вдаваться в подробности, отчего создалось такое напряженное положение с уборкой. Одно только надо сказать — это я прежде всего директору говорю — сеять надо раньше. Раньше будете кончать уборку.

А сейчас, как это ни трудно, как это ни кажется невозможным, надо взять хлеб с полей. Иного выхода у нас нет. Вы здесь люди бывалые, как говорится, от земли, цену хлебу знаете не хуже меня и, думаю, не хуже меня понимаете, что мы сейчас должны испробовать все методы уборки. Может быть, стоит пускать по одному следу два комбайна и дважды обмолачивать валок. Может быть, переключиться на ночную работу по морозу. Давайте ваши предложения, обсудим.

Мы посоветовались здесь и завтра окажем помощь теплой одеждой тем, кто в ней нуждается. Видимо, надо пересмотреть нормы, уменьшить их. Завтра же из района подойдут тридцать комбайнов с комбайнерами. Их надо хорошо принять и сразу же включить в работу.

Все теперь зависит от вас, вашего настроения. Если сказать себе, что теперь все пропало, все действительно и пропадет. Если же мы себе скажем — ни шагу назад, — как мы говорили в войну, если мы соберем всю свою волю и силы, мы спасем оставшийся хлеб.

Когда расходились с собрания, ко мне подошел Игорь и попросил прийти в клуб к Мацневу.

— Случилось что-нибудь?

Игорь замялся. Ребята собирались отметить день рождения Кати Повышевой, которой исполнилось девятнадцать лет. Годовщина, разумеется, приятная, но это событие в сравнении с остальными событиями последних дней не могло не казаться несколько несвоевременным. По дороге к клубу Игорь объяснил:

— Мы уже говорили Повышевой: угораздило же тебя родиться в такой день, но она ведь в конце концов не виновата.

Уму непостижимо, как все могли поместиться в комнатушке Мацнева. Мальчишки сняли сапоги и сидели даже на спинках обеих кроватей. Девочки успели принарядиться, вернее просто переодеться в свои обычные платья, но после шаровар, стеганок и платков, в которых их все привыкли видеть, они казались нарядными, и ребята смотрели на них с уважением и даже некоторой робостью.

Веснушчатая и смешливая именинница, возбужденная вниманием к ней, была просто неузнаваема в белой блузке с высоким воротничком, черной юбке и туфлях на высоком каблуке. Ей был преподнесен фотоаппарат. Она вынимала его из футляра, нацеливалась на кого-нибудь из мальчишек, делая вид, что собирается щелкнуть, потом прятала аппарат и комически вздыхала:

— Улыбка в объектив не влазит!

На сдвинутых табуретках стояли жареная картошка, хлеб, дешевое вино и кружки. Игорь на правах бессменного старшины провозгласил первый тост за здоровье именинницы и за то, чтобы она стала хорошей дояркой.

Застенчивая и счастливая улыбка на лице именинницы при последнем пожелании сделалась растерянной.

— Да ты что? — вырвалось у нее.

— Вот ты всегда так! — с досадой сказала Валя Унжакова. — Все тебе надо испортить!

— А чего вы так волнуетесь? — Игорь насмешливо прищурил глаза. — Думаете, я все время один на ферме буду работать? Пойдете и вы, как миленькие! Ставлю тост на голосование!

Последнее предложение рассмешило и примирило всех. Выпили без голосования. Стало весело. Мацнев разлил остатки вина. Второй тост предложил Рябов. Он немного побледнел и волновался.

— Я из Маяковского — ладно? Выпьем за то, чтоб нашим девизом в жизни всегда были вот эти слова:

От стихов, которые Женька произнес взволнованно, вдруг повеяло школой и всем, что было с ней связано.

По невысказанному уговору старались не касаться совхозных дел. Через несколько часов, утром, они пойдут рядом со всеми на последний штурм и сделают все, что от них будет зависеть.

А сейчас хочется вспомнить школьное, вспомнить без всякой грусти, легко, как можно вспоминать только в восемнадцать лет. И вдруг оказывается, что самое интересное в этой доброй школьной жизни связано с совхозом: репетиции «Клопа» и «Бани», вечера в литературном кабинете, волнения премьеры, залитые мартовским солнцем тополя под окнами школы в тот день, когда ездили на экскурсию в совхоз.

— А помните, — говорит мне Рябов, — как вы сердились, когда я уговаривал шофера ехать побыстрее? Я смеюсь: «А какой же русский не любит быстрой езды!»

Разве можно что-нибудь забыть из того, что связано с целиной? Уходить никому не хочется, но уже поздно. Староста смотрит на часы, на лбу у него появляется поперечная морщинка.

— Дорогие гости! — говорит он. — Не надоели ли вам хозяева? Мне, например, в шесть надо быть на ферме.

Но сегодня и ему и Мацневу спать придется меньше всех, потому что оба тоже одеваются и идут провожать остальных на четвертое отделение.

Небо очистилось, высыпали яркие звезды, подмораживало. Еще бы хоть несколько дней погоды, чтоб помочь последнему штурму, который должен начаться с утра.