Дуглас Локвуд - Я — абориген

Но это еще полбеды. Меня учили английскому языку. Для белого ребенка, родители которого разговаривают по-английски, это довольно естественно, но родным языком моей матери был валибуру — диалект алава. Я должен был учить английский как иностранный, продолжая в лагере разговаривать на валибуру.

Этим, однако, не ограничивались языковые трудности. Как большинство аборигенных языков, валибуру имеет для обозначения чисел только слова «один» и «два»: «вунгаин» и «вуруджа». Мы могли считать до трех и четырех, сочетая эти два слова: вунгаин-вуруджа и вуруджа-вуруджа. Дальше уже мы были беспомощны и остальные цифры показывали на пальцах.

В жаргоне — пиджин инглиш, ломаном английском, широко распространенном в общении между племенами и с белыми людьми, есть выражение «little mob» [20] Маленькая толпа (англ.) . , что означает любое количество до десяти. Числа между десятью и двадцатью обозначаются выражением «little-bit-big-feller-mob» [21] Маленькая большая толпа (англ.) . , больше двадцати — «big mob» [22] Большая толпа (англ.) . , порядка ста — «properly-big-feller-mob» [23] Совсем большая толпа (англ.) . . Но цифр тринадцать, тридцать три, пятьдесят пять, пятнадцать и так далее для пиджин не существуют.

Наши учителя, которые на первых порах пытались делить «big feller mob» на «little feller mob» и вычитать «little-bit-big-feller» из «properly-big-feller», столкнулись с уникальной задачей в арифметике.

Родители не могли нам помочь и в занятиях по языку. Они не знали грамматики, не умели читать по слогам или разбирать предложение. Чаще всего они не понимали ни слова из того, что мы старались произнести.

Обычно белый ребенок еще до школы узнает время по часам. У нас часов не было. Для меня день делился так: восход солнца, обед, заход.

Времена года мы называли «периодом дождей», «периодом холода», «периодом жары», с некоторыми вариациями для уточнения: «период зеленой травы», «период высокой травы», «период опаленной травы», «период черепашьих яиц». Я никогда не слышал о январе или июне, марте или декабре, но теперь понимаю, что мы узнавали эти месяцы по цветению эвкалипта, орешника и джирилины. Никто не говорил нам, когда на деревьях появится дикий мед. Нам это подсказывала интуиция. Интересно, много ли есть белых мальчиков, которые знают о существовании такого лакомства?

Вскоре после моей инициации белый миссионер Стэнли Порт сказал отцу, что пора послать меня в школу. Отец ответил:

— Меня это не касается. Это дело его опекуна Марбунггу. Он его воспитывает.

Барнабас, конечно, был прав. Братья моей матери называли меня «нибарли», что означает «сын». Братьев отца я называл «нгарбинини» — буквально «помощник отца». Но опекуном моим был Марбунггу — дядя по матери, и Стэнли Порт должен был получить от него разрешение на то, чтобы я мог пойти в школу.

Марбунггу приказал, и я повиновался. Надеюсь, что дети моей сестры также будут слушаться меня [24] Санкционированные обычаем взаимоотношения между дядей и его племянниками, иногда более близкие, чем между отцом и его детьми, в науке называются авункулатом (от латинского avunculus — «дядя по матери»). При этом дядя является воспитателем, опекуном, покровителем, защитником детей своей сестры; наследование имущества идет от дяди к племяннику. В важных семейных и общественных делах слово дяди по матери нередко имеет большее значение, чем мнение отца. .

Почти весь первый день я от страха проспал. Учительница мисс Дав пробовала будить меня, но все было напрасно: глаза мои слипались. Раз или два я зевнул и попытался сосредоточиться, но через несколько секунд заснул снова. В конце концов она оставила меня в покое.

На следующий день я уже внимательно слушал учительницу. Научился произносить cat [25] Кошка (англ.) . и, преодолев числовой барьер, считать до пяти, до десяти и даже до двадцати. Вечером, сидя с матерью около костра, я гордо просчитал до двадцати, но мог бы и не стараться.

— Что это за слова? — спросила она.

— Это я считаю.

— Хм, что-то не похоже.

После этого она никогда не проявляла ни малейшего интереса к моей учебе. Ей она была непонятна.

Мы вели себя, наверное, так, как и должны вести себя шестьдесят мальчиков и девочек, собранных в одном классе: были то ангельски послушны, то безудержно шаловливы. Может быть, дети аборигенов даже более находчивы в изобретении мучительств для своих учителей. Мисс Дав трудно было скрыть раздражение и страх, когда она видела подползающего к ее стулу молодого питона или гуану. Мы часто приносили этих пресмыкающихся в школу, усыпляя бдительность старших.

Я неизменно получал удовольствие от того, что мисс Дав бледнела, а глаза ее округлялись от ужаса при виде ползающей по полу змеи. Ей все пресмыкающиеся казались ядовитыми змеями, что, впрочем, вполне понятно: на реке Ропер было сколько угодно тайпанов, черных ехидн и шипохвостов. Кто-кто, а уж я-то знал это очень хорошо, недаром я охотился на змей и даже ел их.

Мисс Дав грозила нам суровыми карами, но стоило нам в тысячный раз объяснить, что мы принесли змею или гуану на урок естествознания, и она моментально смягчалась. Разве она сама не просила нас приносить образцы растений и животных, которые мы могли бы рассматривать и изучать?

Но вот запугать ее преемницу мисс Кросс оказалось куда труднее. Первого же питона, принесенного в класс, она схватила за хвост и выкинула за окно.

— Следующего я убью, — сообщила учительница мрачно.

Мы поверили ей на слово, а так как никто не хотел терять своих любимцев, оставили мисс Кросс в покое. Но однажды мальчик по имени Джорум принес в спичечной коробке трех злых ос. Они частично вознаградили нас за утраченное по вине мисс Кросс достоинство, но и мы немало за них пострадали.

Все мы не раз видели, как оса быстрым уколом жала убивает более крупных насекомых. Те, кто пострадал от ее укуса, старались никогда не поворачиваться к ней спиной. Среди прочих неприятных обитателей леса осу выделяло прозвище «нахалюга».

Окна класса были затянуты проволочными сетками, так что осы не могли вылететь. Занятия прекратились, пока мисс Кросс бегала за ними, стараясь выгнать в дверь. Наконец несколько мальчиков свернули из бумаги хлопушки и убили ос. Тут началось следствие.

— Кто это сделал? — спросила мисс Кросс.

Никто не ответил и даже не поднял головы.

— Я спрашиваю, кто это сделал, и жду ответа! — повторила учительница.

Молчание. Джорум не собирался признаваться, а мы — его выдавать, хотя через несколько минут дорого заплатили за свою верность.

— Прекрасно! Тома сюда! — приказала учительница.

Том был вовсе не мальчик, которого она считала виновным, а тяжелый кожаный ремень. Подобно змее, он лежал свернутый в углу комнаты.