Дуглас Локвуд - Я — абориген

В тот день он погладил нас всех по рукам, по ногам и по ягодицам, защищенным лишь тонкой тканью лап-лапа. После уроков Джорум уверял всех, что очень сожалеет о причиненном нам беспокойстве. Он опоздал на час со своими извинениями: они никак не смягчали боль от обжигающего укуса тяжелого ремня.

— Можете взять мою лодку, — говорил Джорум. — И мои стрелы. И у меня есть дикий мед, который я вам отдам.

— Спасибо, Джорум, — отвечали мы. — Только завтра оставь ос дома. Ремень жалит куда сильнее.

Но приходили ли мы с осами, змеями, гуанами или без них, Том все равно был тут как тут, едва появлялась мисс Кросс. Иногда мы называли ее мисс Вери Кросс [26] Игра слов: very cross — «очень злой» (англ.) . . Она требовала Тома всякий раз, когда я не мог сложить два числа или искал ответ в книге соседа. «Это обман», — говорила она, хотя я никак не мог понять, почему; в нашем племени знаниями делились так же, как едой.

Она терпеть не могла нашу болтовню, а для детей аборигенов, которые говорят почти непрестанно, молчать на уроках было пыткой. Застигнув болтуна на месте преступления, учительница надевала ему на кончик языка зажимы для белья или скрепку для бумаги.

— Теперь болтай, сколько твоей душе угодно, — приговаривала она в таких случаях.

Другим страшным прегрешением считалось непослушание, но вот здесь нам на помощь приходила племенная выучка. Каждый мальчик, который, как и я, прошел очистительные церемонии инициации и два года, выполняя табу, не общался с определенными людьми, без труда повиновался несложным правилам поведения.

Впрочем, иногда мы против них бунтовали.

Самым большим удовольствием для нас было скакать верхом на лошадях. Мне, сыну объездчика, который мог пойти по стопам отца, следовало быть хорошим наездником, хотя, как потом оказалось, приходилось чаще пользоваться средством передвижения на четырех колесах, чем на четырех ногах.

Но в десятилетнем возрасте я еще не мог этого предвидеть и при первой же возможности вскакивал на спину неоседланной лошади. Всадник был совсем голым, а лошадь без сбруи.

Вскоре я научился управлять конем с помощью коленей, а если, не имея узды, не мог его остановить, то тоже не беда! Времени у меня было достаточно, лошадь могла скакать сколько угодно и остановиться, когда захочет. Если продолжительный галоп утомлял меня, я на обратном пути ложился ей на спину и добирался в таком положении до дому.

Что могло быть лучше для маленького аборигена, чем иметь в своем распоряжении десятки таких лошадей, принадлежавших миссии, приручать, скакать на них, летать птицей… Да и пегасы были счастливы. Они узнавали нас и радовались поездкам, скакать по лесу им нравилось больше, чем стеречь скот, — так по крайней мере нам казалось.

Пастухи садились на оседланных лошадей и занимались своими скучными делами: в пыльных загонах отбирали и клеймили волов, коров, телят… Мы же выводили коней в Края кенгуру и эму, на просторы, где они могли летать как на крыльях. Ничто не сдерживало там лошадь — сидевший на ней мальчик не был обузой. Низко пригнувшись к ее спине, он держал наготове свое маленькое копье, чтобы успеть поразить им кенгуру, поленившегося бежать быстрее лошади, или жирных змей, нежившихся на берегах рек под лучами солнца. А еще лучше, если рядом, плечом к плечу, спутавшись гривами, мчались размашистым аллюром три или четыре лошади.

Однажды в воскресенье Стэнли Порт разрешил нам проехаться.

— Но не дальше первой горы, — добавил он. — И дались вам эти лошади! — Он удивленно покачал головой.

Гора? Где эта гора? И что такое гора? Барьер! Ограничение для необъезженной лошади и всадника, которого она считает своим товарищем. Это невозможно. Простите, сэр, но мы не в состоянии остановить лошадей, у нас ведь нет вожжей. Слава богу! Лошадь сама остановится, когда устанет, когда один из нас убьет кенгуру или гуану или свалится на землю.

Мы поскакали. Мчались долго, очень долго. Черные волосы и черные гривы развевались по ветру. Стремительные потоки воздуха обжигали смуглые тела. Опустив головы, сильно подавшись вперед, мы старались ускорить бег лошади. Вперед, парень, вперед, не давай соседу обойти тебя, лети, распластавшись по воздуху…

Гора? О да, гора мистера Порта. Мы как раз скачем мимо. Эй, лошадка, вот гора мистера Порта, чего же ты, проказница, не останавливаешься? И две твои подружки тоже словно не замечают эту гору.

Давай мчись дальше, к прибрежным равнинам — там трава зеленее, а лес гуще и ездить еще интереснее, ведь надо объезжать деревья. Мчись в Край благоденствия ящериц, где живут большие гуаны и змеи. Мы убьем нескольких змей и повезем их домой, перекинув через твою гриву.

Вперед, лошадка, неси меня на широкой спине куда хочешь! Я не сопротивляюсь, хотя подавлен и напуган, особенно тем, что нам не избежать гнева Стэнли Порта. Ведь он, конечно, узнает, что мы ослушались его и заехали за гору.

Каждый из нас троих добыл по две гуаны. Мы убивали их копьем, свесившись с лошади. Это большая удача! В лагере нас сегодня будут чествовать. Девочки застенчиво улыбнутся нам. Отец сможет мною гордиться.

В это время из засады выскочил кенгуру. Мы дружно бросились за ним, все больше удаляясь от миссии. Но от неоседланной лошади всего можно ожидать. Моя вдруг повернулась и налетела сбоку на лошадь Роджера Гунбукбука. Я и второй мальчишка кубарем скатились вниз, а Роджера бросило на ближнее дерево и с него — рикошетом на другое.

Мне это показалось очень смешным: еще бы, я-то ведь не ушибся. Падали мы часто и умели немного пружинить телом, чтобы смягчить силу удара. Однако совсем другое дело удариться с лету о дерево. Здесь уже нет ничего смешного! Роджер почувствовал это на собственной шкуре.

— А-а-а-а-а! О-о-о-о-о! — застонал он.

Я подполз к Роджеру. Его лицо было искажено болью, пальцы подергивались, глаза удивленно смотрели на меня сквозь пелену слез, катившихся против его воли. А всего лишь за минуту до этого он свистел и смеялся.

— Я не могу даже пошевелиться, — сказал он.

— Пойду за подмогой, приведу своего отца и твоего тоже.

— Только не рассказывай ни о чем мистеру Порту.

Но Стэнли Порт так или иначе все узнает. Он не может не узнать — ведь, кроме него, никто не вызовет Летающего Доктора.

Я поскакал домой и рассказал обо всем моему отцу. Он нахмурился — значит, потом мне влетит — и побежал к реке, созывая по дороге других мужчин.

— Гунбукбук ранен, — кричал отец. — Он лежит на берегу реки в Краю благоденствия ящериц. Лошадь его упала. Быстрее за ним!

Они взяли в миссии ялик и поплыли вниз по течению. Я сел с ними — показать, где Роджер. Все мрачно молчали, мне никто и слова не сказал. Лучше уж они бы меня ругали или вышучивали. Впоследствии я понял, что возможность смерти будущего члена племени и прекращение его линии — дело нешуточное. Это самое серьезное несчастье, какое только может постигнуть племя.