Дуглас Локвуд - Я — абориген

— Кто знает? — ответил он. — Если ты встретишь людей прямо на пути в Оэннелли, значит, пройдешь не больше ста пятидесяти миль. Но если тебе придется их разыскивать… Ты сам все знаешь не хуже меня. Дорог там нет, передвигаться можно только пешком.

На следующий день я с Диком Джамара и Джимми Бунбиага из племени иваижа переправился в долбленке через пролив Боуэн с острова Крокер на материк. Дику и Джимми предстояло быть переводчиком и проводником в чужой для меня стране. Через несколько дней я думал о себе как о черном Ливингстоне, который смело пересекает неизведанные края, спеша на помощь чужому народу. Думаю, порой мне приходилось преодолевать не меньшие трудности, чем этому великому человеку, первому проникшему в глубь Африки.

Наши невзгоды начались после того, как мы перенесли долбленки через узкий перешеек, который соединяет полуостров Коберг с материком и отделяет Арафурское море от залива Ван-Димен. Мы плыли вдоль берега залива несколько миль. Сюда, по словам Джимми и Дика, впадали пресноводные источники, но всякий раз, пристав к земле, мы находили лишь высохшее русло. Скудные запасы воды вскоре иссякли, и мы гребли под палящими лучами солнца, отражавшимися от воды, молча, чтобы соленый воздух, попадая в рот, не усиливал жажду.

Только под вечер нам удалось найти воду, да и то солоноватую. Мы прокипятили ее и подсластили сахаром. На вкус вода напоминала горькую микстуру от кашля, но разве это могло остановить людей, изнывавших от жажды?

В сумерках мы нашли другие источники, но все с солоноватой или даже с соленой водой, так что меня взяли сомнения: а знают ли вообще мои проводники местность? Я приказал плыть всю ночь к устью крика Мургенелла. Достигли мы его уже засветло. Джимми сказал:

— Здесь вода, — и повел нас к яме в песке.

Вода опять оказалась солоноватой, но зато через несколько часов мы наконец нашли глубокий пресный водоем.

Отсюда я решил идти на восток, чтобы встретиться с кочевниками иваижа, маунг и валанг.

Мы втащили долбленку на берег, спрятали в тени подальше от воды и вырубили вокруг подлесок, чтобы в наше отсутствие лодку не уничтожил лесной пожар.

На заре мы отправились в путь, в глубь Арнемленда. Впервые в жизни у меня было ружье — я получил его на острове Крокер. Тем не менее у каждого из нас еще было и копье: с ружьем не очень-то поохотишься на рыбу. Помимо этого наш багаж состоял из топоров и драгоценной сумки с медикаментами. Ни воды, ни пищи у нас не было, но Дик и Джимми уверяли, что по дороге мы найдем сколько угодно и того и другого. Из одежды на нас были только набедренные повязки, а обуви — и вовсе никакой.

Из засушливой прибрежной полосы мы в тот день попали в совершенно иную местность, изобиловавшую билабонгами. Воды здесь хоть отбавляй, ямса тоже, тут водились утки, дикие быки, олени; в таком краю даже слепой не умер бы с голоду и не заблудился.

На следующий день, в предвечерних сумерках, Дик — он шел первым — внезапно остановился:

— А! Следы! Иваижа!

— Идут на восток, — сказал Джимми.

— А может, на север, — сказал я.

С запада пришли мы сами. Значит, ни один из нас не был уверен, куда на самом деле вели следы. К тому же они были оставлены давно, и сверху их затоптали животные. Я не сомневался, что следы принадлежат тем самым людям, которых я ищу. Но куда они направились? Здесь не было ни указательных столбов, ни адресных справочников, ни дорог, ничего, кроме сторон горизонта — север, юг, восток…

— Давайте ляжем спать, — предложил я. — Одному из нас может присниться, в каком направлении идут иваижа.

— На восток, — твердо повторил Джимми.

— Или на юг, — сказал Дик.

— Или на север, — подхватил я.

Мы подстрелили бычка зебу, поджарили мягкие куски мяса на углях костра и поужинали. Ели мы руками, сидя прямо на земле, а насытившись, повалились вперед, словно гости на пиршестве в древнем Риме, и заснули, без одеял, без подушек, прижавшись грязным телом к земляному матрацу одного с ним цвета, настоящие черные дикари, возвращающиеся от культуры к первобытным обычаям своих лесных предков, хотя один из троих — фельдшер и собирается лечить своих сородичей.

«Видел бы меня сейчас доктор Реймант», — подумал я и заснул, уткнувшись лицом в пыль.

Когда рассвет раздвинул первые завесы ночи, я подкинул в костер чурку и поджарил себе еще кусок мяса, оставшегося с вечера. Брызги жира и приятный запах мяса вскоре заставили Дика и Джимми вскочить на ноги.

— Мне снились… Мне снились… — пробормотал Дик сонно потягиваясь, — мне снились следы, идущие на восток, на юг, на север, кружащие на одном месте, взбирающиеся на деревья, опускающиеся в пещеры, достигающие неба, шагающие по морю… Но все это были не следы иваижа.

— Мне тоже приснились следы, — сказал Джимми. — Я видел, что эта дорожка уходит вдаль… может быть, на восток… А я иду по следу. Иду, иду, иду, иду, но вдруг след исчезает. Я хотел было посмотреть, в чем дело, но тут кто-то меня разбудил.

— А у меня никаких снов не было, — сказал я.

Но я, главный в нашей экспедиции, настаивал накануне, что следы идут на север, и теперь надо было утвердить свой авторитет.

— Пойдем на север, — решил я.

Мы не стали смывать пыль с наших тел — пусть защищает от палящего солнца, ведь крема от загара у нас не было. Многие думают, будто черная кожа невосприимчива к ожогам, но это не так. Я часто страдал от них, особенно попав на солнце после того, как долгое время работал в помещении или ходил в рубашке.

Однажды, когда день уже клонился к вечеру, мы пришли к билабонгу, поразившему нас полным отсутствием признаков жизни. Сколько мы ни приглядывались, в воде не было ни одной рыбки.

— Гумба! — сказал Дик.

— Гумба! Гумба!

На местном диалекте это слово означало подводную охоту.

Мы сбросили набедренные повязки и нырнули на илистое дно. Голыми руками мы раздвигали тростник, где обычно прячутся черепахи, прощупывали толстые пласты грязи пополам с камнями, пока не нащупывали пальцами гладкую поверхность вожделенного сокровища: панцирь медлительной черепахи с крепко приросшим к нему мясом, слишком усталой, чтобы пытаться уйти, слишком удивленной неожиданным нападением, чтобы избежать пальцев, ловко берущих ее за панцирь и бесцеремонно переносящих из воды в костер.

При первом погружении Джим, Дик и я вытащили по черепахе — ими мы поужинали. Затем нырнули еще раз и снова достали трех черепах, но этих положили живыми в мешок — на завтра.

Зазеваешься — угодишь крокодилу в пасть! Рассекая плотную темную массу воды, я помнил эту заповедь детства. О ней не следует забывать, приближаясь к тихим билабонгам Арнемленда. Вот и теперь я нащупал зазубренный хвост и бугристую спину пятифутового пресноводного пожирателя рыб, который дремал на своем тинистом ложе, пока я гладил его рукой. По опыту я знал, что прикосновение не заставит сдвинуться с места пресноводного крокодила. Ну, а если ты ласкаешь случайно попавшего в билабонг морского людоеда? Как видите, гумба не лишена азарта.