Дуглас Локвуд - Я — абориген

— Ты понесешь подарки?

— Да, — ответил я, а про себя подумал: «Могу держать пари, что нагружусь как верблюд, если этот старый болтун раззвонит по всему свету, куда я иду».

— Я принесу тебе копья, — сказал он.

После этого я два месяца жил по примеру своих предков: охотился на кенгуру и гуан, чему меня учил Сэм Улаганг, бил копьем баррамунди, что умел еще с детских лет, выкапывал корни лилий из билабонгов, варил пищу на костре, который разжигал с помощью палочки будулар.

Я переходил в брод крики и переплывал реки. Платье и подарки я клал на ванбирибири — плот из палок чайного дерева и лиан и толкал его перед собой, а сзади выставлял копье, чтобы проткнуть им любопытную морду крокодила, если он увязался бы за мной. Я готов был в любой миг немедленно пустить копье в ход, чтобы драться в грязных речках за свою жизнь со зловонным чудовищем.

Но меня никто не тронул, и я охотился, сколько хотел, бил копьем рыбу, когда она была, ходил голый под дождем и под солнцем, то дрожал от холода, то потел от жары, а на ночь залезал в немудреный шалашик из коры, которую сдирал с деревьев.

Я снова стал независимым человеком, живущим на неоскверненной земле, владельцем территории на реке Ропер, освободившимся от сбруи цивилизации, от порабощения мукой, чаем и сахаром. Чувства мои обострились, как у животного, но и прежние страхи вернулись ко мне. На ходу я оглядывался, не идет ли за мной следом пигмей-бурджинджин, глаза мои старались проникнуть в каждый куст, чтобы выведать его секреты.

Начались дожди, я промокал до нитки. Зигзагообразные молнии под громовой аккомпанемент неба расщепляли деревья вокруг меня.

На ферме Элси, в стране Невер-Невер, где живут энеас гунн, ко мне подошел человек:

— Ты идешь в миссию на реке Ропер. Там живет моя бедная мать. Прошу тебя, передай ей подарок.

И он вручил мне отрез ситца и палочку-письмо [32] «Палочка-письмо», или «палочка вестника», — деревянная палочка с нарезками, с помощью которых передаются сообщения. с насечками.

— Скажи, что я думаю о ней, — он дотронулся до одной насечки. — Скажи, что я здоров, — он дотронулся до другой. — Скажи, что внуки ее тоже здоровы, — он дотронулся до третьей.

На палочке было еще несколько насечек, и по их числу я получил поручения.

В Мороаке ко мне тоже подошел человек:

— Ты идешь в миссию на реке Ропер. Там живет мой бедный дядя. Прошу тебя, передай ему этот подарок.

И он вручил мне палочку-письмо.

На отмели ко мне подошел человек:

— Ты идешь в миссию на реке Ропер. Там в больнице лежит моя бедная жена. Прошу тебя, передай ей этот подарок.

И он вручил мне палочку-письмо:

— Скажи ей…

Как я и предвидел в Дарвине, я превратился в бесплатного почтальона, нагруженного рождественскими подарками, а до миссии было еще очень далеко. И к каждому подарку прилагалась палочка-письмо, значит, я должен был держать в памяти десятки подробностей о ее адресате.

Последние сорок миль моего пути пролегали по сплошному болоту. Нагруженный, как дед-мороз, я брел по щиколотку, а то и по колено в грязи и воде. Плоты ванбирибири, на которых я переправлял подарки через крики и реки, стали намного больше. Если я преследовал кенгуру, то потом мне приходилось возвращаться за подарками, иногда за несколько миль от места, где я убил животное.

Но слух, пущенный старым торговцем с Уотерхауз, достиг не только промежуточных пунктов на моем пути, но и миссии на реке Ропер.

Роджер Гунбукбук, тот самый, который в детстве упал с лошади и сломал себе ребра, и Деннис Мурулбур вышли мне навстречу.

— Бедняга наверняка тащит подарки, — решили они. — Надо бы ему помочь.

И вот как-то раз, когда я шлепал по грязи, не забывая, что рядом со мной могут обитать злые духи, я неожиданно заметил вдали темную фигуру.

— Мулунгува рыщет, — подумал я. — Надо быть начеку.

Но тут я заметил вторую фигуру, увидел, что люди машут мне руками, и узнал друзей.

Поверьте, ни один загородный почтальон, в канун рождества вручивший адресату последнюю посылку, не испытывал такого облегчения, как я, освободившись от своей ноши.

Пятью месяцами раньше я покинул Ропер как искушенный помощник белого доктора, знающий толк в машине, и с тех пор познал на практике, что приводит в действие человеческий мотор.

Теперь я возвратился так, как всегда возвращались с охоты мои предки: пешком, почти голый, неся копья, которые кормили меня, пока я шел и плыл сто пятьдесят миль; копья, которые защищали меня от пигмеев-бурджинджинов и крокодилов и вопреки рассудку действовали успокаивающе, когда громовые гиганты Яминджи сражались между собой, а старый Губиджиджи, человек дождя, заставлял женщин плакать на небе.

Не припомню, чтобы у нас кого-нибудь встречали так тепло, как меня. Уважение, оказываемое соплеменниками, поражало и смущало меня.

Они знали, что я ездил с белым доктором к далеким племенам. Впереди меня шла молва о том, что я был его помощником и умел перевязывать раны, пользоваться микроскопом, делать уколы, но я никак не мог предположить, что мне наивно припишут способности, которыми я вовсе не обладал.

Насколько я поднялся в общественном мнении, я понял однажды утром, когда помогал сестре Джемс в больнице миссии.

Обрабатывая гноящуюся ранку на руке девочки, я услышал, как один старик спрашивает около двери доктора.

— Доктора сейчас нет, — ответила сестра Джемс. — Он прилетит на санитарном самолете в будущем месяце.

— Як доктору Вайпулданье, — сказал старик серьезно.

— Доктору Вай…

— Ваджири-Ваджири, — назвал он мое второе имя и, видя, что сестра так и не понимает, о ком идет речь, добавил: — К Филиппу.

— О, к Филиппу! — Сестра Джемс рассмеялась. — Он не доктор… Пока, во всяком случае.

— Как так! — возмутился старик. — Он теперь настоящий доктор алава, ничуть не хуже белого.

Старику никогда не понять, что доктор должен шесть лет проучиться в университете и сдать много экзаменов.

— Ну хорошо, все равно, что с тобой? — спросила сестра, теряя терпение. — Может, я помогу?

— Нет, нет, нужен доктор Вайпулданья.

Сестра Джемс, опытная фельдшерица, получившая специальное образование, знала несравненно больше меня. У нее были дипломы, подтверждавшие это, которых не имел я. Но что до того старому аборигену? Она была женщина, я был мужчина, а последнее, с точки зрения любого аборигена, важнее всего.

Я закончил девочке перевязку и вышел из комнаты, как раз в тот момент, когда он повторил:

— Нужен Вайпулданья…

— В чем дело, старина? — спросил я как можно более профессиональным тоном. У сестры Джемс был немного обиженный вид.

— А, Вайпулданья… Доктор… Я покалечился… Совсем покалечился…