Сергей Носов - Книга о Петербурге

Достоевский в двух шагах отсюда познакомился с Анной Григорьевной, — ну мы помним историю. На свадьбу он ей подарил серьги и брошь с бриллиантами и рубинами, — а вот совпади они с Анной Григорьевной по времени с этой конторой и зайди он сюда с улицы, со Средней-то Мещанской, неужели бы так и ушел? — мнится мне, у него глаза загорелись бы, мнится мне, предпочел бы он тем бриллиантам нечто иное — серьги с фрагментами железного метеорита. «Аннушка, догадайся, тут что?..» Другой вопрос, поняла бы это Анна Григорьевна?

А если бы зашел сюда рядом живущий мнимореальный Раскольников (покамест без топора), какие бы мысли его посетили?.. что бы пришло в его тяжелую голову?

Нахожу в англоязычной Википедии список собраний, где хранятся фрагменты Muonionalusta. Конечно, креативное пространство в бывших производственных корпусах словолитни и картонажной фабрики там не указано. Из наших музеев назван один — Государственный геологический музей имени В. И. Вернадского в Москве. Между тем в Петербурге есть образец Muonionalusta — в Геологоразведочном музее имени Ф. Н. Чернышева, что на Васильевском острове.

Надо сказать, этот замечательный музей заслуживает большей славы, чем та, которой он весьма скромно пользуется.

Есть там и родной, наш, метеорит «Саратов», он упал под Саратовом 6 октября 1918 года. Каменный (хондрит). Сравнительно небольшой образец. Лежит себе на музейной витрине, тогда как в самом Саратове метеорит «Саратов», представленный главной массой 125 килограммов, цинично украли — с кафедры минералогии и палеонтологии Саратовского университета — и вывезли за границу [8] Блинова Е. Б. Космическая контрабанда // Независимая газета. 12.09.2005. .

Рядом с «Саратовом» — «Красноярск».

Не на карте, а на витрине.

Вернее, кусок «Красноярска».

В отличие от каменного «Саратова», «Красноярск» — железокаменный.

Впрочем, в историю метеорит вошел под названием «Палласово железо». В историю — без преувеличения. Это первое небесное тело, признанное упавшим с неба, и не какими-нибудь легковерными очевидцами — охотниками или хлебопашцами, для которых и вопроса не было, но прожженными скепсисом европейскими мыслителями — правда, после долгих раздумий.

Когда-то в Петербурге хранилась вся глыба целиком, весила она около сорока пудов. Академик П. С. Паллас, чьими стараниями она была отправлена на берега Невы с берегов Енисея, считал, что это не что иное, как самородное железо, — «не искусством каким, но натурою произведенное». В то время (1782) европейская наука еще не допускала возможности падения с неба камней и железа. Идея самородного железа тоже многим казалась чересчур смелой. Глыба еще не добралась до Петербурга, а насчет ее происхождения уже выражали сомнения в Шведской академии наук. Отвечая, Паллас призывал поверить «Петербургской академии и другим, кои штуки онаго железа видели» (он им послал кусок) и просил дождаться всей «громадины», которая «будет сего всегдашним при Императорском натуральном Кабинете доказательством». Так что «величайший ком железа» ждали с нетерпением не только петербургские академики и Екатерина II, но и ученые других стран.

Тогда еще не народились уфологи, так что мысль о причастности к сему внеземной цивилизации никому не пришла в голову.

Вопрос о возрасте глыбы тоже не поднимался, — не знали изумленные созерцатели этого дива, что доставленное в один из самых молодых городов мира, в самый молодой музей есть еще и старейшее из обнаруженного на планете, — ничего даже близкого по древности на этой планете быть не могло (кроме, может быть, еще не найденных аналогичных объектов).

В этом городе глыба пребывала полтора столетия. В 1934-м Академия наук перебралась в Москву, а вместе с ней увезли главные метеориты. К тому времени «Палласово железо» похудело примерно на 150 килограммов. Во многих музеях мира хранятся фрагменты метеорита «Красноярск», и все они куски основного тела. А других и не нашли, хотя и организовывались к месту падения поисковые экспедиции.

До того как отправиться в Петербург, глыба пролежала более двенадцати лет на дворе кузнеца Якова Медведева. В 1749 году он ее обнаружил на вершине сопки в 20 верстах от Енисея, и одним Небесам известно, как этот отставной казак сумел такую тяжесть под 700 килограммов перетащить за 30 верст к себе в деревеньку Медведеву, названную так по фамилии ее обитателей (отдельная часть деревни Убейской). Красноярск далеко, а вот Медведева — назвали бы метеорит именем деревни (получилось бы, и человека тоже), было бы вдвойне справедливо; сегодня та земля — это дно Красноярского водохранилища. Известно, что кузнец у себя на дворе как-то экспериментировал с этим сверхпрочным и не боящимся ржавчины «комом железа», — тяжелого молота «ком» не боялся тоже: стоило непомерного труда отколоть от него хотя бы кусочек. Понимал он сам или нет, но был Яков Медведев тогда, пожалуй, единственным, кто установил и прочувствовал на себе физическую — до седьмого пота — связь с космосом.

Сам же академик Паллас, будучи в экспедиции, вышел на этот необыкновенный «ком» в 1772 году и сильно изумился увиденному. Тому, например, что полые ячейки «как губка ноздреватаго железа» содержали «круглые и продолговатые жесткие, толстые, чистые, прозрачные, похожие на гиацинт, камешки» (это был минерал оливин).

Надобно пояснить: все, что здесь заключено в кавычки, взято из третьего тома русского издания (1787) главного труда Палласа «Путешествие по разным городам Российского государства». Перевод с немецкого выполнен Василием Зуевым, участником той же экспедиции, путешественником и естествоиспытателем, исследователем Урала, Оби, Крыма и многих земель, еще не исхоженных человеком. Академик с 1787 года, он умер в экспедиции в 1794 году.

Любопытно, как Паллас, описывая «лучшую находку между достопамятностями в минералах», мимоходом коснулся суеверного отношения коренных жителей к загадочному «камню», — в переводе Зуева эта невольность выглядит особенно выразительно: «за дар с неба спавший принимали». Так ведь вот же оно! Правильно делали, что принимали. Получается, суеверные местные были к истине ближе. Может быть, и кузнец Яков Медведев так думал? Все они не знали, наверное, о тогдашнем решении парижских академиков считать невозможным падение камней с неба.

О том, что наша земля (тут и со строчной буквы можно, и с прописной) не способна родить подобного «камня», догадался немецкий физик Ф. Ф. Хладни еще до того, как непосредственно ознакомился в Петербурге со знаменитым «железом». Его книга «О происхождении найденной Палласом и других подобных ей масс и о некоторых связанных с ними природных явлениях» вышла в 1794 году на немецком в Риге. В тот же год он получил из рук Дашковой диплом иностранного члена-корреспондента Академии, но за другое — за труды и опыты в области акустики. Церемонию приема предвосхитило исполнение музыкальных пьес на изобретенном им самим диковинном инструменте — так называемом эуфоне. Пленительные звуки эуфона были убедительнее сомнительной идеи о возможности чего-либо прилететь из космоса. Однако с легкой руки вновь принятого «сибирский камень» стали называть «Палласовым железом», более того, настал и тот час, когда железоникелевые, с вкраплениями оливина метеориты — как класс — нареклись палласитами.