Сергей Носов - Книга о Петербурге

Да, Маркизовой лужей неофициально именуют Невскую губу, и отличает ее действительно мель. Так и тянется до самого Кронштадта, где глубже, где мельче.

А когда дует долгий восточный ветер, возможен еще и отток воды более чем на метр. Немало.

Впрочем, там, где состоялась на воде та церемония, возможно, берег уже, — в новом тысячелетии идет интенсивный намыв под строительство. Стремительно сокращается Маркизова лужа.

В чем смысл рассказанной истории про японку? В том, чтобы отметить факт мелководья?

Разумеется.

А в чем же еще?

Мелководье в Невской губе сыграло для Петербурга роль судьбоносную.

Петр скоро оценил особенности здешнего дна. И сделал стратегический вывод.

Представления о здешнем мелководье, близкие к реальным, Петр получил в октябре 1703 года, когда открылось временнóе «окно» между уходом шведской эскадры и ледоставом. Если кому-нибудь в ряду многих событий это не покажется слишком важным — войти в залив, промерить с толком глубины, — одно вам скажу… но что тут сказать?.. ничего не скажу… Читайте дальше.

Дело обстояло так.

Шведская эскадра продолжала блокаду Невской губы, явно дожидаясь первых морозов. Борей не стал заставлять себя ждать, взял и подул. Заморозки в том году случились ранние, и настигли они Петра Алексеевича где-то в верховьях Невы на фрегате «Штандарт», построенном недавно на Олонецкой верфи, — а вместе с похолоданием пришла к нему еще и весточка (прямиком на корабль), заставившая сильно поторопиться. Причина спешки одна: «Нуморс… отъехал», — сообщал Меншиков (в оригинале, однако, более многословно), то есть эскадра вице-адмирала Нумерса с первыми заморозками наконец ушла, оставив здешние воды без своего дотошного попечительства.

Куда ушла? Русских «куда» уже беспокоило мало. «Гистория свейской войны» сообщает — «для зимования в Выборх», но шведские источники, конечно, знают про своих лучше: на зимние квартиры в Карлскруну [9] Сидоров Д. А. Шведская Ладожская флотилия 1701–1703 гг. // Меншиковские чтения — 2016. СПб., 2016. Вып. 7 (17). С. 207. . На главную военно-морскую базу королевского флота.

О Карлскруна!.. Город на островах… По числу островов с Петербургом почти паритет… Между прочим, старше Петербурга всего на 23 года и, так же как Петербург, основан одним волевым жестом монарха… Незамерзающая гавань, крепость, Морской музей… Город, где способны по ночам оживать памятники, когда их беспокоят заколдованные дети… Мне было, наверное, лет шесть, и я не знал, что это Карлскруна и что это Карл, и уж тем более что одиннадцатый, но как такое забыть — шаги бронзового короля по узким ночным улочкам и маленький Нильс, спрятавшийся в деревянной шляпе деревянного солдата, ветерана морских битв… «Ты хороший солдат, старик Розенблом». Не книга, кино. Сильно, наверное, потрясло детское воображение, если я до вчерашнего дня был абсолютно уверен, что там играли живые актеры, а вовсе не мультипликацию мне тогда показывали в кинотеатре «Родина». На чердаке ратуши спят дикие гуси, а Бронзовый и Деревянный дошли до заброшенной верфи, король снимает шляпу перед мертвым фрегатом, покоящимся на боку, и я представляю сейчас его воинственного сына, который в Стокгольме, тоже отлитый в бронзе, руку протянул в нашу сторону — в нашу степь, на наши болота… Кстати. Куда дикие гуси летят, не к нам ли? Лебеди (они ведь из отряда гусеобразных) — точно через эти края: в Невской губе у них тут остановка на перелете — на отмелях у северного побережья… Вот, посмотрел: с гусями сложнее… Утки — понятно; те милости просим… А лебедь-шипун еще недавно кормился на Лондонской отмели, пока там не стали добывать песок, это сразу за дамбой, — да, есть и такая.

Лондонская — потому что в 1719 году, в один день с линейным кораблем «Портсмут», сел здесь на мель и был разбит штормом линейный корабль «Лондон».

А «Лондон» он был потому, что купил его Петр в Англии.

Оба, и «Лондон», и «Портсмут», отличились в Северной войне, каждый имел по 55 пушек, а погибли оба нелепо, можно сказать, у себя дома.

Мель — страшная вещь. В той же Карлскруне, если заговорили о ней, в 1981 году села на мель наша подводная лодка. То-то был международный скандал!..

Зато как поэтично звучат названия мелей и отмелей!.. Взять лишь те, что поближе к устью Невы.

Синефлагская мель… Канонерская отмель… Отмель Галерной косы… Мель Золотой Остров…

И прочие мели и отмели.

А есть еще картина у Айвазовского с названием не менее содержательным, чем сам сюжет, — «Петр I при Красной Горке, зажигающий костер на берегу для подачи сигнала гибнущим судам своим». Это когда в бурю попали корабли с провиантом и живой силой , посланные на помощь осаждающим Выборг. Тот костер — прообраз первого здешнего маяка.

Только это все впереди, нам бы не выскочить из нашего семьсот третьего достославного года, нам бы в стиле Айвазовского представить сейчас никем не написанную картину «Петр Великий руководит промером глубин у острова Котлин по уходе шведской эскадры на зимование». Свинцовое небо под стать цвету волн, но все же луч солнца сквозь тучи пробился, и видна в одном месте на небе полоска лазури. Яхта и галиот. Обратите внимание на предмет в руках одного из участников экспедиции, судя по всему солдата Преображенского полка: это ручной лот (возможно, трофейный), в данный момент он не задействован, — непосредственный промер глубины выполняется посредством простого шеста, из чего заключаем, что здесь мелководье. О том же свидетельствует характерная крутизна волн. Из всех, кто изображен на полотне, можем назвать поименно троих. Петр — не узнать его невозможно — глядит, разумеется, вдаль; князь Александр Данилович Меншиков, чье лицо отражает понимание важности будущих поручений Петра; и третий: некто жестом руки предающий царю направление взгляда, то Семен Иванов, местный лоцман, рыбак, знаток рельефа здешнего дна. Заслуги опытного лоцмана (эти и прочие) Петр оценит особо: дозволит владеть кабаком («Красным кабачком», если точно, — это тот знаменитый трактир на десятой версте Петергофского тракта, который, меняя хозяев, сумеет дотянуть до самой революции… и Пушкин, Пушкин там бывал молодой!.. и находим у Пушкина… стоп, стоп, не отвлекаться…).

Еще о погоде.

Непосредственно в Швеции Нумерсу пришлось оправдываться за ранний уход: он-де, выполняя приказ короля, держался в заливе, сколько позволяла погода. Ушел, когда уже снега дождался и льда на воде, а главное, когда стал замерзать такелаж, — в условиях низкой солености это сугубо опасно. Видите ли, погода, которую еще не называли ни «питерской», ни «ленинградской», сыграла с Нумерсом злую шутку: он ушел и тут потеплело. На радость Петру.