Сергей Носов - Книга о Петербурге

Кронштадтский матрос, обвешанный пулеметными лентами, становится символом Октября.

С тех пор как я живу на Петроградской, мне часто случается оказываться на углу Чкаловского и Пионерской. Странно, что до сих пор здесь не убрали мешающую парковке стилизованную пушку — остаток советского агитационного комплекса. Уже давно нет большой мемориальной доски, объясняющей, зачем и куда целится это орудие, — сначала в девяностые украли бронзовые буквы, а потом, в десятые, утилизировали и бетонную плиту вместе с кирпичной стеной, на которой эта плита была установлена. Прохожим остается гадать, зачем непонятная пушка наведена на офисный центр. Между тем на месте данного учреждения еще не так давно (до 2007-го) стояло историческое здание Владимирского пехотного училища, то самое, в стенах которого в октябре семнадцатого, вскоре после переворота, происходил так называемый (в советской историографии) юнкерский мятеж. Решающую роль в его подавлении сыграла пушка-трехдюймовка, которую кронштадтские моряки подкатили на это место. Ей и стоит нехитрый памятник.

А в марте 1921-го уже подавляли то, что опять же в советской историографии именуется Кронштадтским мятежом. Не исключено, что среди убитых тогда в Кронштадте были и те, кто подавлял юнкеров.

Об иронии истории тут речь заходила… ну так вот: случай Кронштадта — один из самых зловещих.

Никто чужой не мог взять Кронштадт — ни шведы, ни англичане, ни немцы. Взяли только однажды — свои.

Вторым штурмом — по льду.

В числовом отношении итоги выражаются так (данные беру из книги В. Я. Крестьянинова): 600 восставших убито, около 1000 ранено, 2500 взято в плен. Потери штурмующих: 700 убитыми, 2500 ранеными.

Расстреляно более 2000 участников. 6500 заключены в тюрьмы. 8000 сумели уйти по льду за границу.

Л. П. Сабанеев (1844–1898) в своем знаменитом труде «Рыбы России. Жизнь и ловля (уженье) наших пресноводных рыб» описал таковых более сорока — от благородной белуги до крохотульной колюшки — сорной, никчемной рыбешки, «пренебрегаемой рыбаками» (не путаем с корюшкой, разумеется). «Никто, за исключением ребятишек, не занимается ловлей колюшки…»

Можно представить, как удивился бы Леонид Павлович, если бы узнал, что через сто с лишним лет после издания книги эта самая колюшка, принадлежащая, по его аттестации, «к числу самых вредных рыб», будет удостоена памятника. И где? В Кронштадте!

За что же ей почесть такая? Вот мог бы он, биолог, охотник, рыбак… догадаться — за что?

Может быть, за то, «что у колюшки мы имеем наиболее замечательный пример настоящего гнезда, подобного птичьему» и, стало быть, за то, что самец заботится о потомстве? А чем еще она замечательна? Разве чем-то еще?

Он бы даже ничего не понял, человек XIX века, если бы увидел этот маленький, едва заметный памятник — бесхитростную композицию в виде загогули какой-то, не то водоросли, не то волны и трех крохотных рыбок, — все это прикреплено к гранитной стене набережной Обводного канала (в Кронштадте тоже есть Обводный канал).

Между тем композиция называется «Памятник блокадной колюшке», и название говорит само за себя.

Спасать ленинградцев она начала с весны 1942-го, после ледохода, когда стало получаться вылавливать ее с помощью простых средств — например, завязанной узлом майки или противогазной сумки (яркое воспоминание об этом есть у Л. Пантелеева). А в прошедшую зиму, самую лютую и голодную, о ней и мечтать не могли, — воду бы набрать в проруби и довезти домой на санках.

Когда приходится читать о налетах немецкой штурмовой авиации, о количестве бомб, сброшенных на Кронштадт, встречаешь разные цифры, — но, как бы они ни разнились, они гигантские.

Только за один день 21 сентября 1941 года (прорыв 180 немецких самолетов) на Кронштадт было сброшено около 500 бомб (В. Я. Крестьянинов). Массированные налеты продолжались 22 и 23 сентября. В первый же день операции сюрпризом для немецких летчиков оказалась плотность зенитного огня, — противник не ожидал наличия в Кронштадте средств ПВО — во всяком случае, таких. Морской завод разбомбили, линкор «Марат», нанесли огромный урон Кронштадту, но расчет был на большее. Кронштадт устоял.

В 1942-м — около 11 000 бомб (В. Я. Крестьянинов).

Все это трудно представить, — даже человеку, посмотревшему фильмы про ту войну.

…Писатель Сергей Иванович Коровин одно время носил усы, которые иные — в силу известного стереотипа — находят сейчас несколько эпатажными. Но фюрер тут ни при чем; короткие обрубленные усы — предвоенная общеевропейская мода. Такие усы были у моего деда. Такие усы носил отец Коровина…

Отец Коровина в послевоенные годы был… хочется написать по-советски эпитет «видным», но вряд ли был он видным в силу секретности проектов… — отец Коровина был кораблестроителем. Дома на стене писателя Коровина висит большая фотография авианесущего крейсера «Новороссийск». Коровин за рюмкой обязательно вспомнит отца (заведите лишь разговор о Кронштадте) и тот немецкий налет, случившийся задолго до рождения писателя Коровина. Отец его работал механиком на линкоре «Марат», когда Ганс Ульрих Рудель, немецкий ас, направил на «Марат» пикирующий бомбардировщик Ю-87, «штуку», и сбросил на линкор однотонную бомбу. Сдетонировал боезаряд в артиллерийском погребе, погибло более трехсот человек. Отец Коровина уцелел. Повезло. Повезло и Сергею Коровину, если наши появления на свет можно назвать везением.

В сентябре 2001 года два шестых класса, в одном из которых учился мой сын, решили провести день здоровья. Предшествовал тому визит неких предпринимателей к директору школы, они предлагали устроить экскурсии «на форты». С каждого ученика просили сто рублей. Мне тоже захотелось «на форты», и Митя внес двести.

Экскурсия оказалась не совсем экскурсией.

По северной ветви дамбы, в свое время лишившей Котлин статуса острова, автобус, миновав поворот на Кронштадт, довез нас до конца дороги: далее проезд был закрыт — там строили продолжение дамбы на южный берег залива. Примерно в километре от пирса возвышались над водой величественные стены форта Александр I. Я знал, что его называют Чумным, но чем это название обязано чуме, тогда мне было еще неведомо. Я-то думал, что нам устроят пешую прогулку по фортам и батареям на острове Котлин или, быть может, водную — с обозрением фортов на искусственных островах, и был очень удивлен, когда узнал, что цель поездки — исключительно Чумный форт. Ну что ж — интересно. Туда нас и привезли на двух катерах в два приема. Предприимчивость устроителей этой поездки я оценил, когда мы сошли на гранитную пристань у незапертых ворот заброшенной крепости. Нам сказали, чтобы мы были как дома, попросили быть аккуратными на чугунной лестнице и, пообещав вернуться за нами через четыре часа, уплыли обратно. А чтобы нам было не скучно (и не страшно?), оставили консультанта по всем вопросам, хочется сказать, ответственного консультанта — молодого человека, годика на три старше наших шестиклассников. Его звали, кажется, Петя.