Сергей Носов - Книга о Петербурге

Та же история с Малой Подьяческой. Да и со Средней Подьяческой то же. Обоими своими торцами они упираются в набережную одного и того же канала Грибоедова. Постороннего гуляку, впервые посетившего эти места, такая топология может легко сбить с толку.

Один мой знакомый, гость Ленинграда (еще в те времена), вознамерился самостоятельно посетить Юсуповский дворец, где убили Распутина. Он примерно знал, как ему идти от станции метро «Площадь Мира» (от теперешней Сенной площади) — как попасть оттуда на Мойку, к Юсуповскому дворцу. В зону топологического риска он вступил со стороны Садовой, перейдя канал Грибоедова по Кокушкину мосту, ну по тому, на котором Александр Сергеевич Пушкин, себя с этим мостом рифмуя… (нет, автор, вперед, вперед! — никаких литературных ассоциаций!..) в общем, повернул, значит, наш товарищ налево, что было правильно, и пошел по набережной канала, с тем чтобы свернуть направо у Львиного моста (деревянный мост со львами — хороший ориентир), а там уже и Мойка близко. Но, пройдя по набережной канала всего-то полторы сотни шагов, он было собрался пересечь примыкающую справа улицу, короткую и прямую, как спичка: пригляделся, а там в конце ее — еще одна набережная. Раз он стоит на набережной канала Грибоедова, то набережная на другом конце улицы — явно другая какая-то (это ж логично), а какая может быть еще другая, кроме набережной Мойки? Что тут у канала излучина, ему в голову не пришло. Короче, согласно нашей поздней реконструкции обстоятельств этого недоразумения, он решил сразу на Мойку попасть — коротким путем, а уже по ней, вдоль по Мойке, свободно прийти к Юсуповскому дворцу. Так и пошел и уже через две минуты был на набережной, только не Мойки, а все того же канала Грибоедова. Теперь он шел в обратную сторону, удаляясь от Юсуповского дворца, думая, что идет вдоль Мойки, тогда как это был все тот же канал Грибоедова, — шел и приглядывался к доходным и прочим домам, пытаясь разглядеть искомый дворец. Наконец ноги его привели к зданию бывшего Ассигнационного банка (архитектор Джакомо Кваренги). Вот он, Юсуповский, решил мой знакомый (надо заметить, этот памятник классицизма действительно похож на дворец). Университет, занимающий и поныне здание, тогда назывался Ленинградским финансово-экономическим институтом им. Н. А. Вознесенского, вход в те времена был в институт свободный. Мой знакомый зашел за ограду, осмотрел хозяйственный корпус, проник в историческое здание (правда, связанное не с той страницей истории), совершил прогулку по долгому дугообразному коридору бывшего банка, заглянул в некоторые учебные аудитории и служебные помещения. Обитатели этих пространств показались ему неприветливыми, — на разговоры о Распутине они не велись, словно что-то скрывали; в конце концов определенное представление об убийстве Распутина он составил себе самостоятельно. Потом он делился со мной впечатлениями о посещении Юсуповского дворца, и у нас был трудный, сбивчивый и очень странный разговор в лучших традициях абсурдизма. Мы, как два умалишенных, упрекали друг друга в искажении реальности, я восклицал: «Не может быть!» — а он повторял: «Своими глазами!»; мы словно говорили о разных городах, отраженных друг в друге, как в кривом зеркале. Что-то стало проясняться, лишь когда он упомянул о «крылатых львах», расположенных на мосту перед «дворцом», стало быть, перед Банковским мостом с грифонами, который он принял за Львиный мост (помнил, что Львиный должен был служить каким-то ориентиром). И все равно он еще долго не хотел признавать, что был не в Юсуповском дворце; он просто отказывался верить, что в этом городе можно, как в лесу, заблудиться, — ведь улицы прямые. А я сам ночью, вместо того чтобы заснуть, прокручивал в голове возможные траектории тех невозможных перемещений, все разобраться хотел, где обманул его канал Грибоедова, — как это: шел налево, а попал направо? Хорошо, моя голова не лопнула. Истинная правда, этот город способен на странные шутки.

Между прочим, некоторое сходство этих двух пешеходных мостов через канал Грибоедова — Львиного и Банковского — в прошлом побуждало к более драматическим недоразумениям. Дело в том, что в советские времена у Львиного моста собиралась небольшая, но весьма достопримечательная толкучка , очень специфическая, — здесь происходили съем и сдача жилья. Разумеется, неофициальные. Случалось, что иной приезжий путал мосты и, вместо того чтобы прийти к обыкновенным бескрылым львам, шел на другой конец канала — ко львам с головами орлов и золочеными крыльями. Стоял он рядом с грифонами у такого же деревянного мостика и не мог глазами найти, кто бы сдал ему жилье на время. А мимо только студенты шли в свой Финансово-экономический институт…

Так что вот. В самом деле, канал Грибоедова довольно извилист: соединяя Мойку с Фонтанкой, он приближается то к Мойке опять же, то опять же — к Фонтанке. Вообще говоря, обычные каналы с присущей им прямолинейностью так себя извилисто не ведут, но ведь русло этого следует по изгибам Кривуши, блаженной памяти тихой речушки (иначе Глухой), изначально вытекавшей из безымянного болота. В середине XVIII века эту Кривушу с другой стороны иссушаемого болота соединили с Мойкой прямой канавой, — над образовавшимся водным соединением двух рек (Мойки и Фонтанки) следовало еще поработать, — канал получился если не со стоячей водой, то с очень слабым течением. Во времена Достоевского он уже гордо назывался Екатерининским каналом — в честь императрицы, при которой был в значительной мере переоборудован и благоустроен, однако в романе, прославившем его берега, именуется однозначно «канавой», просто «канавой», — какое уж тут благоустройство!.. Да он и был, по сути, сточной канавой. Слава прогрессу, в XX веке проблему стока решили, но уже на моей памяти канализационная тема напомнила о себе в городской мифологии: стали вдруг поговаривать, что-де не в память писателя Грибоедова назван канал Грибоедова, а по фамилии другого Грибоедова, который отличился по части не литературы, а строительства. Не помню, от кого это слышал (или где читал), но одно время и мне довелось тешить себя тем, что обладаю неочевидным краеведческим знанием, — однако, как оказалось, ложным в итоге. Нет, военный инженер Грибоедов действительно был, это не выдумка: Константин Дмитриевич Грибоедов (1869–1913), видный специалист по канализационным сооружениям. Умер он за десять лет до того, как переименовали Екатерининский канал, и тут уже не поспоришь — в честь его однофамильца-писателя. Все-таки так. «Топонимическая энциклопедия Санкт-Петербурга», вышедшая в 2002-м, развеяла последние сомнения: бывший Екатерининский канал, оказывается, с 1923-го по 1931-й назывался, что было забыто, каналом Писателя Грибоедова (именно: Писателя Грибоедова!). Ссылки на соответствующие постановления приводятся, вопрос закрыт. Хотя все равно странно — не принято у нас именами писателей называть каналы (Беломорско-Балтийский канал имени Сталина — вот это я понимаю!). Так и хочется спросить: большее отношение к этой нашей бывшей Кривуше все же кто имеет из двух Грибоедовых?