Сергей Носов - Книга о Петербурге

Константин Дмитриевич, говорят, определенно имел к тому отношение — едва ли не он спас канал от засыпки (был против). А что Александр Сергеевич? Жил рядом. На Средней Подьяческой, неполных два года — когда был молодым.

Что бы мы ни думали об этом, совпадение удивительное: два Грибоедовых на один канал. (На канал Грибоедова!)

Но в Петербурге, как нам уже известно, одно совпадение зовет другое.

В том же доме, где проживал реальный Грибоедов, литературное наше краеведение распознает дом, будто бы описанный Достоевским, — будто бы Алена Ивановна здесь обитала, процентщица, тут их с сестрицей Лизаветой и грохнул Раскольников.

По набережной канала Грибоедова это ныне дом № 104, а по Средней Подьяческой — № 15.

Если верить С. Н. Бегичеву, другу автора «Горя от ума», «план этой комедии был сделан у него еще в Петербурге 1816 года, и даже написаны были несколько сцен» — то есть образы грибоедовских героев тут и рождались, в двухэтажном (тогда еще) доме, который несколько позже основательно будет надстроен — аккурат для Алены Ивановны и Лизаветы.

«Лизанька, служанка» Фамусовых (или просто Лиза), открывающая своим монологом комедию, и Лизавета, прислуживающая сводной сестре, «вечно беременная», уж не в родстве ли они каком-нибудь дальнем?

Не сомневаюсь, что место самого известного литературного преступления, при всей условности этого выбора, будет отмечено памятным знаком. Пока же со стороны улицы установлена мемориальная доска, немногословно оповещающая: «Дом И. Вальха, в котором в 1816–1818 гг. жил А. С. Грибоедов».

Что жил когда-то здесь Грибоедов, Достоевский, можно утверждать с уверенностью, не знал. Доска появилась уже в XXI веке, недавно. Во времена Достоевского никаких именных досок не было, конечно. А вот висела бы такая здесь тем летом 1865 года и увидел бы ее Раскольников здесь на стене доходного дома, сразу бы вспомнил название — это уж всенепременно: «Горе от ума» (три года уже, как текст комедии целиком опубликован, все о нем говорят…). А ведь формула «горе от ума» — это к Раскольникову к самому относится, к его собственной ситуации, к «мозговым играм» его. Тут бы у него и щелкнуло в голове. Горе от ума, горе от ума… Повернулся бы и обратно пошел.

Вышли мы как-то с Александром Етоевым из клуба «Грибоедов», что размещается в бывшем бомбоубежище на Воронежской улице, стоим и рассуждаем о странностях Петербурга: вот взять эту же Воронежскую, говорит Етоев (он когда-то здесь где-то кем-то работал), дотягивается она до Обводного канала, а потом через него перепрыгивает и на той стороне продолжается. Да, действительно, никогда не задумывался — одинаково прямая Воронежская и на этой стороне Обводного, и на другой, а моста нет. Наверное, был мост когда-то? Стали проверять: моста никогда не было.

Не было и нет, но как бы есть — как бы, что ли, невидимый.

Мост-фантом.

Не знаю, как в других городах, тоже не обделенных реками и каналами, может, это и в порядке вещей, когда улица без моста перепрыгивает через водоток или без туннеля подныривает под ним, но в Петербурге больше такого нигде не наблюдается.

На самом деле догадаться, в чем дело, труда не составляет большого: просто улица появилась раньше, чем прокопали через нее канал. До того как стать Воронежской, она с конца XVIII века (подсказывает нам «Топонимическая энциклопедия») называлась Средней, потому как проходила посередине между Боровой улицей и Лиговским каналом, старшим братом Обводного, давно закопанным.

Вот если бы засыпали Обводный канал, то и никаких вопросов не было бы — просто одна бы улица пересекала другую.

Кстати, собирались его ликвидировать недавно совсем — уже в нашем тысячелетии, — с тем чтобы соорудить на месте канала широкую магистраль, но не решились: дорого, возни много и куча побочных проблем, не говоря уже о репутационных издержках, — какая же это Северная Венеция, когда без Обводного? Между тем канал давно не судоходен, и лес по нему сплавлять плотами давно уже надобности нет, а от наводнений (еще надежда была) он вообще никогда не спасал. Здешние мистики про него страшные вещи рассказывают и каналом самоубийц обзывают. А обмелел он без всякой мистики за счет осадков на дне, а что там оседало долгие годы и как оно взаимодействовало с самим собой — бытовое с промышленным, никто толком не знает. Когда-то, очень давно, на одном уже не существующем предприятии, выходящем историческим фасадом на Обводный канал, проходил я вместе со своими товарищами-одногруппниками так называемую преддипломную практику, так вот, на тамошнем производстве в прецизионные технологии, рассказывали нам, вносили поправки с учетом загрязнения воздуха другим, тоже ныне не существующим предприятием — с другого берега Обводного. Ну, с воздухом как раз было в целом понятно, химический его состав профильные технологи по необходимости определяли легко, а вот о твердых отложениях непосредственно на дне канала, практического интереса ни у кого не вызывавших, можно только догадываться — что там накопилось за годы. На обывателя, глядящего с набережной, могло произвести впечатление торчащее из воды бревно, но, пожалуй, топляки, которыми был славен Обводный канал, не самое нехорошее, что он скрывал и скрывает… И все-таки мне жалко Обводный канал, не хочу, чтобы его засыпали. Но боюсь, к идее его погребения будут еще возвращаться.

В Петербурге много каналов засы́пали. Меньше, конечно, чем прокопали, но все равно много.

Из всего прокопанного больше засыпанного, чем незасыпанного, — вот как можно сказать. Потому что не все каналы целиком засыпáли, от некоторых оставалось чуть-чуть.

Любили в Петербурге каналы прокапывать, — и засыпáть тоже любили.

Прокопают и засыплют. Прокопают и засыплют.

Первый петербургский канал тоже засыпали. Правда, продержался он 179 лет — дольше иных своих младших собратьев. Поэтому сказать, что все с него началось, было бы некорректно. Однако факт — его нет.

Строили его одновременно с крепостью в 1703 году. Почти ровесник города, канал протянулся по прямой через весь Заячий остров с востока на запад. Служил (поначалу) для осушения почвы, водоснабжения и, главное, подвоза всякого груза, включая строительный и провиант, а также (уже в поздние времена) напоминанием о том, как Петр-царь, бывало, — да под парусом — прямо из Невы подплывал к самой церкви. Впрочем, в начале 80-х годов позапрошлого века особых сантиментов на этот счет не испытывали, — стоило воде хорошо зацвести, канал оперативно засыпали, как водится, строительным мусором и привозной землей да и забыли о нем с непринужденной легкостью. А через век с четвертью фрагменты этого старейшего петербургского сооружения по результатам раскопок и реконструкции предъявили публике в качестве музеефицированных объектов. Можно на них посмотреть.