Сергей Носов - Книга о Петербурге

Радий Погодин зиму 1941/42 прожил в Ленинграде, тогда ему было шестнадцать. Его эвакуировали. Потом взяли на фронт. После войны вернулся в Ленинград. Повесть «Боль» впервые была опубликована в журнале «Нева» в 1983-м.

Мама Погодина не читала, а он не слышал, как она рассказывала об этом. Не мне судить, в какой мере личное переживание писателя связано с конкретным истинным событием, в какой мере этот эпизод — свидетельство, в какой — вымысел. «Боль» — проза художественная. Но Погодину ли не знать, как взрываются бомбы и рушатся дома? Ну а рояль он мог и в доме на Мойке увидеть, мог услышать о нем — как повис на этаже, зацепившись ножкой (ленинградцы наверняка о нем говорили); мог увидеть макет уже после войны, в еще не разогнанном Музее блокады.

Удивляет другое: случай Роберта Уилсона, британского писателя, автора детективных романов. Он мой ровесник, войны не видел. Роман «Компания чужаков» опубликован в 2001-м, на русском издан в 2010-м. Часть действия происходит в Лондоне во время Первой мировой. Вот что происходит с героиней романа — 30 октября 1940 года («54-я ночь блицкрига») она становится свидетельницей гибели своего отца:

«Страшный взрыв прогрохотал на соседней улице, земля затряслась под ногами <���…>. Завидев пожарную машину возле того дома, она ускорила бег. <���…> Стену полностью снесло взрывом, роскошный рояль двумя ножками завис над разверзшейся бездной, крышка его распахнулась, словно рояль облизывался от невыносимого жара; пламя пожирало струны, рвало их одну за другой, скручивало в мертвую, черную спираль.

Она стояла, прижав ладони к ушам, не впуская в себя жуткий гул разрушения. Но глаза и рот невольно раскрылись при виде того, как задняя часть дома неторопливо обрушилась в соседский сад и обнажилась кухня — противоестественно мирная, совсем не задетая взрывом. Шипение выползавшего из разорванных труб газа вдруг прорвалось огненным валом, прокатилось по улице, сшибая спасателей с ног. В кухне осталась лежать неподвижная фигурка в горящей одежде.

<���…> Пожарник обхватил ее сзади, грубо поволок прочь и швырнул в объятия патрульного, попытавшегося было удержать девушку, но та вырвалась как раз в тот момент, когда рояль — на котором два лишь часа тому назад она играла ему! — рояль рухнул-таки в бездну, испустив последний нестройный аккорд, и ей показалось: что-то порвалось в ее легких, лопнуло в ее груди. Нотные листы вспыхнули и сгорели, музыка исчезла, а он — он лежал ничком у подножия огненного вала, который спасатели поливали из множества рукавов, но кровавая стена, шипя и отплевываясь, не собиралась сдаваться.

Снова громкий треск — обрушилась крыша, оконные рамы, как были, целиком, посыпались на улицу, точно выбитые зубы. Крыша совпала с полом, рассыпалась по асфальту черепица. Мгновение передышки, и крыша, пробив пол, полетела этажом ниже, гигантским пыльным облаком накрыла рояль, загасив огненную музыку, раздавив изогнутый хребет инструмента, и увлекла его вместе с собой промеж огненных столпов балок на первый этаж, прямо в стеклянную дверь веранды» [18] Перевод Л. Сумм. .

Возможны ли такие совпадения? Я понимаю, Гитлер уже посылал бомбардировщики на Лондон, еще только планируя напасть на СССР, время действия говорит само за себя, но что-то кажется мне, что в этом разбомбленном лондонском доме зависает ножками и срывается вниз по воле английского романиста тот же рояль, что и в блокадной повести ленинградского автора, написанной значительно раньше.

Сдается мне, что первообраз этих печальных картин — дом Адамини на Мойке — с тем жутким роялем, дом, разбомбленный на глазах моей мамы.

Иногда просят назвать «самый петербургский» роман. Не мудрствуя лукаво и не обманывая ожиданий, так и ответим: «Преступление и наказание».

С одним пояснением.

Тут ведь дело такое, сочинений об СПб написано превеликое множество, но исключительная редкость — это роман, в ткань текста которого Петербург впитался, проник, хочется сказать, физически, почти что вещественно, молекулярно, — просто не разработана терминология для подобного рода проникновений. В этом отношении роман Достоевского и есть Петербург — сам Петербург в одном из своих проявлений.

С другой стороны, овеществляясь в романе, Петербург делает роман Городом. Самим Городом — в его особенном воплощении.

Ну а образность — это немножко другое. Мы, скорее, о телесности текста — о взаимоединстве этого текста и места его осуществления; о спайке обоих в единое целое. Причем состояние этого целого — непреходящее. Что бы ни происходило с городом как таковым и нашими читательскими головами, взаимоединство не отменяется.

На лавры дома Раскольникова претендовало несколько домов, но главным образом два в Столярном переулке: если соблюдать современную нумерацию — № 5 и 9.

№ 5 был рукоположен в «дом Раскольникова» еще в двадцатые годы самим Анциферовым, общепризнанным корифеем петербурговедения, — таковым № 5 считается до сих пор, хотя у сторонников № 9 есть свои аргументы, и весьма веские. Наиболее убедительные из них были оглашены в ту пору, когда Столярный переулок назывался улицей Пржевальского.

Сам Николай Михайлович Пржевальский, о чем уведомляет мемориальная доска, жил в доме 6, но, похоже, адрес реального исторического лица, великого путешественника, географа, биолога, военного разведчика, чьих приключений хватило бы на десятки «нормальных» жизней, чтобы каждую из них сделать головокружительно бесподобной, — местожительство этого человека мало кого волновало, тогда как мнимое место, назначенное вымышленному убийце двух женщин, невротику и ипохондрику, возбуждало страсти, дискуссии, паломничества и поисковый энтузиазм.

Персонаж Достоевского как объект общественного внимания превозмог в этом плане даже своего автора, что отразилось, кстати, в особенностях увековечивания: если дом 14, в котором реально жил Ф. М., отмечен обычной мемориальной доской, то на углу дома 5, объявленного «домом Раскольникова», установлена композиция, притязающая на значительность памятника, с горельефом и развернутой надписью.

Да, № 5 снискал славу. Установкой мемориальной композиции на углу этот дом удостоился официального признания статуса «дом Раскольникова». Однако первенство не прекращено до сих пор — даже после того, как № 5 попал в гайдбуки.

Сам вопрос, в каком доме, вероятнее всего, мог жить Раскольников, замечателен. Мог — но не жил. А не жил, потому что Родиона Романовича физически не было. Но если бы физически был, вероятнее всего, жил бы в доме таком-то.