Владимир Пятницкий - «Лев Толстой очень любил детей...»

(65)

Толстой, смущенно одергивая грязную толстовку и грассируя, любил подолгу говорить перед крестьянами о гуманизме и гражданственности. Крестьяне его очень любили за это, брали деньги в долг и называли Левой.

(66)

Арцыбашев на протяжении многих лет был очень дружен с Толстым и, как говорят, постоянно оказывал на него дурное влияние. Однако сам Арцыбашев ни за что не хотел признаваться, что подговаривал Толстого отказаться от имения и не ходить в церковь.

(67)

Игорь Северянин частенько пописывал статейки в газеты и состоял сотрудником «Биржевых ведомостей». Это настолько нравилось читающей публике, что Северянин сумел открутиться от службы в армии в мировую войну и три года смеялся над Гумилевым, который с линии фронта передавал ему приветы через знакомых.

(68)

Ходасевич однажды одолжил у Городецкого сто рублей, от Гумилева ушла жена, Блок подрался с Нарбутом, а разнимал их Лившиц, у Андреева сгорела квартира, Мандельштам сшил себе новую шубу, а Мариенгоф, моясь в ванне, больно ударился головой, — много интересного можно рассказать о русской литературе начала XX века.

(69)

Есенин никак не хотел состоять в одной Советской энциклопедии со Стекловым, Коганом и Серафимовичем, хотя статья о нем была уже написана… «Да если вы это сделаете, если сделаете… — сорвавшимся голосом говорил он на редакционном совете, — то я с собой такое сделаю…»

(70)

Даниил Хармс любил каждое утро постоять на голове. И днем он частенько вставал на голову, и после обеда, и перед ужином, и после ужина, и до глубокой ночи. Все вокруг что-то писали, пропихивали, заседали, стучали в двери и ходили в присутственные места, — а он все стоял и стоял, и стоял.

(71)

Толстой решил окончательно опроститься и сбежал от семьи в Оптину Пустынь. Войдя в монастырь, он увидел дворника, подошел к нему и сказал: «Вот ты, братец, все метешь, а я — Лев Толстой». «Очень приятно-с», — ответил дворник и взял под козырек.

(72)

Маяковский, Сельвинский, Асеев и Третьяков, играя в «румбу» и «звезду», перессорились и передрались и понаписали друг на друга эпиграммы. Третьяков — в стиле Сельвинского, Сельвинский — в стиле Асеева, Асеев — в стиле Маяковского, так что самому Маяковскому пришлось рисовать на бумаге кукиш.

(73)

Шевырев и Погодин частенько спорили, где жить лучше: у нас, в России, или за границей? Шевырев говорил, что у нас, потому что за границей нет цензуры, а у нас есть. А Погодин говорил, что за границей, потому что там городовые курят сигары и много обходительнее наших. Споры были длинные, со слезами и оскорблениями, и никто не мог рассудить Шевырева с Погодиным.

Однажды Владимир Ильич увидел на стене муху. Он поймал ее в кулак и поднес к уху. Муха жужжит, а Ленин думает. А думает он о том времени, когда на Земле все люди станут свободными и счастливыми…

Однажды Дзержинский пригласил Ильича на чашку чая.

Отправившись в гости, Владимир Ильич встретил знакомых жандармов.

— Хотите Ленина покажу, господа, — по-доброму улыбнувшись, спросил Ильич.

— Хотим, — и жандармы взяли под козырек.

Ровно через неделю Феликс Эдмундович звенел канадалами в Шушенском.

Однажды Владимир Ильич пил чай у Феликса Эдмундовича и по рассеянности опустил серебряную ложечку во внутренний карман пиджака. На другой день Владимир Ильич обнаружил, что в кармане ложечки нет.

— Ну нет, так нет, — сказал Владимир Ильич.

Вот какой бессребренный человек был Ленин.

Ленин был свиньей. Это, конечно, аллегория. На самом деле он был Лениным. Но иногда его так называли на конспиративной квартире, чтобы всем было ясно, о ком речь. Ему нравилась эта кличка, дающая простор революционным возможностям.

Однажды в Большом давали «Жизель». «Свинья в зале», — раздался возглас в партере. Началась давка. Ленин был очень доволен.

— Люблю аппассионату, — говорил он с тех пор, — нечеловеческая музыка.

Немцы очень мало платили Ленину. «Ты посмотри, раззява, как Троцкие живут», — часто говорила ему Надежда Константиновна. Завидовала. Однажды кассир вовсе денег не привез. Пришлось Ленину уехать с конспиративной квартиры, не заплатив.

Выпрыгивая из окна квартиры, Ленин сломал ногу. Вот почему у Ленина была только одна нога.

Сначала предыстория. Анекдоты о писателях я, редактор-составитель данного издания, впервые прочла в сборнике «Горло бредит бритвою», еще будучи подростком, и пришла в восторг. То, что это не настоящий Хармс, было понятно, т. к. они находились в приложении под заголовком «Приписываемые». Однако про то, что это называется «Веселые ребята» Пятницкого и Доброхотовой-Майковой, я не знала, как и того, что их авторские анекдоты были там перемешаны с более поздними подражаниями.

В июле 2010 года я выложила в своем блоге анекдот [62] https://shakko-kitsune.livejournal.com/437206.html , сочиненный, как теперь мне понятно, под влиянием № 68 от Анонима Первого. Он, конечно, получился более многословным, но, кажется, все-таки смешным. Привожу его тут с исследовательской целью. Поскольку авторство истории принадлежит мне [63] При участии Е. А. Багдасарова. , за десять лет, прошедшие с момента опубликования, у меня выработалась привычка наблюдать за тем, в какой именно форме эта история циркулирует в интернете, и что с ней из-за этой циркуляции происходит.

Ценным в рамках летописи самиздата, которой неожиданно стала эта книга, на мой взгляд, является именно это прослеживание бытования, поскольку мало кто занимается подобными длительными наблюдениями (да и я не обратила бы внимания, будь это чужой текст).

Сам анекдот — вернее, «длинный пост в Живом Журнале», выглядит так:

Александр Блок ходил по проституткам, но так боготворил свою жену, что не притрагивался к ней пальцем. Жена Александра Блока утешалась с Андреем Белым. Андрей Белый устроил интимный триумвират с Валерием Брюсовым и истеричкой по имени Нина Петровская, воспетой в сногсшибательном романе о дьяволе и ведьмах «Огненный ангел» (рекомендую). Валерий Брюсов был приличным человеком, а вот Нина Петровская позже вышла замуж за Соколова-Кречетова, который клал руку на колено юного гимназиста Шершеневича и спрашивал его, потерял ли он уже невинность. Зрелый Шершеневич крутил роман с поэтессой Надеждой Львовой, и она считала, что он ее не любит.

Не любил ее и Брюсов, потому что был приличным человеком. Однажды она позвонила им обоим по телефону, прося приехать, они отказались, и она застрелилась из того самого револьвера, из которого за 8 лет до этого Нина Петровская стреляла в Политехническом музее в Брюсова, но пистолет дал осечку. Нина Петровская тоже покончила с собой, в эмиграции.