Александр Стесин - Африканская книга

В мае 2019 года Биньяванги не стало. Ему было всего сорок восемь лет. Где-то за полгода до его смерти мы с Маазой говорили о нем, сидя в нью-йоркском баре, и я сказал, что считаю его лучшим кенийским писателем. На что Мааза ответила: «Почему только кенийским? В Африке вообще, по-видимому, никогда не было такого писателя, как Бинж». Возможно, она права. Во всяком случае, это, несомненно, один из лучших писателей африканского происхождения. Его книга «Когда-нибудь я напишу об этих местах» — мемуар, травелог, просто дневник, от которого не оторваться, настолько блестяще написано, и каким-то невероятным образом выстраивается целая панорама, объемная картина времени и места, в которую вмещаются и Кения, и вся современная Африка вообще.

После завтрака мы доехали до границы с Танзанией. Здесь кончается Масаи-Мара и начинается Серенгети. Граница между странами представляет собой булыжник, на котором выведены две буквы: Т. (стрелка указывает в одну сторону) и К. (стрелка в другую сторону). «Мы-то еще в Кении, — говорит Бонайя, — а вон тот слон, видишь его? — Показывает на слона, пасущегося в ста метрах от нас. — Тот слон уже в Танзании». Я посмотрел, куда он показывал. Отсюда существенных различий между Т. и К. не разглядеть. Вспомнил, как моя знакомая Асона, уроженка Южного Судана, рассказывала, что ее отец, ныне преуспевающий хирург в Алабаме, некогда учился в одном классе с братом людоеда Иди Амина и даже приятельствовал с самим Иди Амином, на тот момент еще не людоедом, а просто школьником, воспитанником частной школы-интерната. На мой вопрос, где все это происходило, в Уганде или Судане, Асона пожала плечами: границы в Африке — понятие растяжимое. Область, откуда происходит ее семья, — территория нилотского народа каква — столько раз переходила от Уганды к Судану, от Судана к Заиру и от Заира обратно к Уганде, что сами жители уже давно перестали задаваться вопросом, к какому государству они в данный момент принадлежат. Даже американские власти и те махнули рукой: в паспорте у отца Асоны в графе «место рождения» написано попросту «Восточная Африка».

Хозяевам земли, людям из племени масаи, разрешается беспрепятственно пересекать государственную границу. Эта поблажка сохранилась еще с колониальных времен. Танзанийские масаи ходят в гости к кенийским и наоборот. При этом масаи — не кочевники. Да и вообще в Восточной Африке гораздо меньше кочевых народов, чем в Западной. Почему это так, становится ясно, если сравнить засушливую саванну в Буркина-Фасо или в южной части Мали с плодородной Великой рифтовой долиной, где почти не бывает засух. Для восточноафриканских народов земля испокон веков имела совсем иное значение, чем, например, для западноафриканских фульбе. У последних она была предназначена для временного пользования и потому, строго говоря, не могла быть никем отнята; территория как таковая не представляла ценности. В Кении же у каждого племени были свои «бома» и прилегающие к ним угодья; племенные владения были основой социальной организации. Стало быть, отняв самое ценное, белые пришельцы прочертили свои произвольные границы и в качестве компенсации предоставили африканцам право невозбранно пересекать эти границы — слабое утешение.

Бонайя говорит: «Масаи — гордые, но мирные. В отличие от туркана, покот и сумбуру, которым они приходятся близкими родственниками. Вообще, с этими нилотами — беда. Да и с кушитами тоже». В Кении подобные заявления слышишь сплошь и рядом. Так коллеги из госпиталя Кениаты сообщили мне, что в трущобах Киберы почти нет преступности, потому что там селятся в основном лухья и луо, а вот в Матаре грабят и убивают средь бела дня: там живут кикуйю, они такие. Излишне объяснять, что мои информанты сами принадлежали к народам лухья и луо. Кикуйю — самый многочисленный народ в Кении. Следующие по численности — лухья, луо, камба и календжин. Этническая вражда — константа кенийской жизни. Даже вождь нации, Джомо Кениата, чей призыв к единству («Харамбе!») высечен на скрижалях национальной истории, не был лишен трайбализма. Отчасти дело в колониальной политике, в той же произвольности государственных границ. Но только отчасти. Расизм, по-видимому, существовал здесь задолго до прихода белых. Сорок три народности, составляющие население Кении, принадлежат к трем расовым типам: банту (кикуйю, лухья, гусии и т. д.), нилоты (луо, календжин, масаи), кушиты (сомалийцы). Четвертая раса — индийцы, зачисленные с некоторых пор в официальный список племен Кении. «Вот недаром я сразу почувствовал себя здесь как дома!» — возрадовался Прашант. Эрудированный Бонайя уточнил: вообще-то индийцев изначально привезли в Кению на строительство колониальной железной дороги. Когда полторы тысячи километров дороги были сооружены, тысячи индийских кули [295] Наемные рабочие из Индии и Китая, вывозившиеся европейцами на работы в Америку и Африку с XVIII по XX век. Их положение было почти бесправным, мало отличалось от рабского. , привезенных на трудовые работы, остались без дела. И тогда колониальные власти, куда более гуманные по отношению к индийцам, чем к африканцам, любезно предоставили первым льготы для занятия торговлей. Выходцы из Гуджарата, известные своими способностями к предпринимательской деятельности, преуспели в коммерции и обосновались в Восточной Африке уже более или менее прочно. Индийские «дука» [296] Лавки. стали обязательной частью жизни в каждой деревне. Среди народов Кении гуджаратцы по сей день занимают привилегированное положение. Хотя не такое, конечно, как кикуйю. Даже в колониальную эпоху кикуйю были кикуйю, а лухья, луо, кисии и другие племена назывались собирательно-пренебрежительным этнонимом «кавирондо». Что уж там говорить о нынешней ситуации? Кикуйю, жаловался Бонайя, вот главные узурпаторы власти в постколониальной Кении. Джомо Кениата был кикуйю, и Мваи Кибаки был кикуйю, и нынешний президент, сын Джомо Кениаты, разумеется, тоже. Дэниэл арап Мои [297] Президенты Кении: Джомо Кениата (1964–1978), Дэниал арап Мои (1979–2002), Мваи Кибаки (2002–2013), Ухуру Кениата (с 2013 года). , тот был из племени календжин, но он был диктатором и форменной скотиной, не меньшей, чем кикуйю. Если ты принадлежишь к одному из основных племен — лухья, луо, камба, гусии, календжин, — у тебя еще есть шанс пробиться. Если же твое племя малочисленно, надеяться тебе не на что. Некому тебя подсадить, все тянут своих. Сам Бонайя принадлежит к народу покомо, живущему по течению реки Тана и на побережье Индийского океана, между Момбасой и Ламу. У покомо нет власти, их мало.

А как же масаи? Масаи сами по себе, они как-то умудряются оставаться вне племенных распрей. Впрочем, ни малочисленными, ни бесправными их не назовешь. В Кении их насчитывается чуть меньше миллиона, и примерно столько же в Танзании. Есть у них и влиятельные политики: например, бывший премьер-министр Танзании Эдвард Сокойне, или министр внутренних дел Кении Джозеф Оле Ленку, или спикер Национальной ассамблеи Францис Оле Капаро. Эдвард Лоуасса, лидер танзанийской оппозиции, — тоже масаи. Есть, словом, кому похлопотать за их народ в эмпиреях власти. Да и вообще они — молодцы, смогли раскрутить свой бренд, про них весь мир знает. А может, это и не они сами, а опять-таки европейцы, которых всегда впечатляли их прыжки, копья, бусы, оттянутые мочки.