Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

Это трехдюймовка-то полевая для него новая! Ну, объяснил я ему, конечно. Вижу, что и «свою» 47-миллиметровку он плохо понимает. Однако, колумбийское командование от нас потребовало, чтобы мы не делали местным офицерам «технических замечаний» при солдатах, а сами слушают лекции как дети и забавляются. Когда же главнокомандующий уехал, то занятия вообще прекратились.

Около перуано-колумбийской границы попали мы в еще более сказочные места. Места дикие и совершенно глухие, пейзажи – неописуемые по красоте. Народ – добрый и симпатичный, проявляет гостеприимство и радушие, но довольно своеобразное.

Так, в Сан-Паоло-Деличенца, прибрежном городке из 28 домов, мэр устроил в нашу честь… торжественный банкет, но с каждого из нас взял за него по 20 франков. На городских стенах вывесили объявление: «Дам просят приходить в туфлях и чулках». Это, так сказать, для большего внимания к иностранным гостям. Однако за обедом все было просто очаровательно. Дамы, хотя красотой и не блистали, были тоже очень милы.

Вообще, встречали нас всюду отлично. Смотрели на нас все, даже генералы, как на спасителей всей Колумбии от коварных перуанцев. Но сами палец о палец ударить не желают, чтобы помочь нам…

Внешне дисциплина в войсках – довольно неплохая. Но вот Вам пример: сидим мы в доме у главнокомандующего. Генерал и мы – рядом, расположились на сундуке, остальные генералы и чины штаба – просто на полу, на бамбуковой циновке. Пьем пальмовое вино. Входит вестовой, руки по швам, щелкает по-немецки каблуками:

– Разрешите пройти?

Главнокомандующий разрешает. Солдат проходит и вдруг видит знакомого генерала, останавливается и говорит ему, оскалив зубы: «Как поживаешь?» Оказалось, что они когда-то вместе свиней пасли!

Солдат садится рядом и главнокомандующий сам подает ему единственный стакан, из которого мы все по очереди пьем вино.

Очень симпатичный народ, но как с ним воевать?!.. Впрочем, говорят, у перуанцев такие же порядки, если не считать японских летчиков. У нас зато наняты немецкие пилоты…

Вносят еду. Главнокомандующий волнуется и суетится. Он угощает нас национальным колумбийским блюдом «санкого» им похоже на российский «курник». Главнокомандующий накладывает нам полные тарелки и говорит, смеясь: «Самое вкусное, это если курицу украсть!»

А курица в этих краях стоит, по колумбийским меркам, бешеных денег – 3 франка за одну птицу.

Внезапно узнаем, что война кончилась! Так мы перуанцев и не видели… Президенты помирились, не спрашивая нас, и мы, инструкторы колумбийского флота, покатились назад в Париж.

Ни один из нас, шести русских морских офицеров, за пять месяцев пребывания на Амазонке ничем не болел. Двое или трое из нас мечтают собрать капиталец и вернуться в «сонное царство». Нет, не воевать, но поставить какое-нибудь собственное дело вроде той же крокодиловой фермы или перегонки красного дерева на топливо. Это представляется более заманчивым, чем вновь садиться на такси».

Русские изгнанники сыграли в жизни Парагвая важнейшую роль. Они помогли этой стране не только построить собственные вооруженные силы, создать современную экономику и инфраструктуру, но и отстоять независимость.

К моменту их массового прибытия Парагвай резко выделялся среди других государств. Например, несколько необычно для них представлялось местное население, с представителями которого они выстраивали поначалу непростые отношения.

По мнению антропологов, многие парагвайцы произошли от испанцев и индейцев гуарани. Пришедшие сюда в XVI веке подданные испанской короны оттеснили аборигенов в глухие леса Чако Бореаль, откуда те периодически наносили удары по колонизаторам. Тогда дело стали решать более мирным способом – пустили сюда миссионеров, монахов-иезуитов, проникавших в отдаленные районы с целью идеолого-религиозной обработки их индейского населения.

Впоследствии многие из них женились на индианках и создали на территории нынешнего северного Парагвая независимое от испанской и португальской короны государство, которое условно считалось «коммунистическим», поскольку здесь все было общее, даже женщины [823]. И такое «наследие» в будущем будет оказывать определенное влияние на умонастроения многих парагвайцев, особенно индейцев-гуарани.

Далее многие из местных краснокожих вымерли от занесенных европейцами болезней, от которых у них не было иммунитета, часть была истреблена испанцами, а другие перемешались с ними, и лишь немногие продолжали жить в отдаленных районах. Так произошла парагвайская нация [824].

Вместе с тем монахи-иезуиты не только крестили индейцев и смешивались с ними, но и окультуривали страну. Один из них, Франсиа, живший в XVIII веке и являвшийся последователем в области управления Жан Жака Руссо, высаживал здесь апельсиновые леса. Кое-где фрагментарно они уцелели ко времени прихода в Парагвай русских.

Правда, «лесами» к тому времени здесь уже и не пахло, поскольку неожиданно это государство «исчезло» [825](не позднее первой половины XVII века, видимо, его представители умерли от эпидемий), и лишь иногда встречались небольшие плодоносящие рощицы, свидетельствующие о том, что здесь жили испанские монахи [826].

Первым известным русским офицером на парагвайской военной службе стал бывший капитан российской императорской гвардии Комаров, «который участвовал в революции 1912 года на стороне президента республики полковника Хара. Взорвав в Парагвари на станции неприятельский поезд с динамитом, он создал себе большую известность в армии. Во время революции сам полковник Хара пал убитым у орудия, а капитан парагвайской службы Комаров попал в плен и был посажен в тюрьму. Благодаря стараниям доктора Риттера его, как правительственного офицера, скоро освободили, и он после этого уехал во Францию» [827].

Незначительная по численности белогвардейская колония, возглавляемая генералом И. Т. Беляевым [828], сложилась в Парагвае в 1924 г. В том же году он создал для поощрения въезда в эту страну новых белоэмигрантов организацию «Русский очаг», которая помогала им здесь устроиться.

В то время страны Европы были наводнены сотнями тысяч русских беженцев, многие из которых не нашли своего «места под солнцем» и готовы были попытать счастья в других местах.

Проживание в европейских государствах было дорогим, и в том числе поэтому русские эмигранты устремили взоры на страны Латинской Америки, где по сравнению со Старым Светом жизнь была более дешевой.

Многих останавливала лишь пугающая неизвестность: «что там ждет, в далеких краях?», найдется ли работа «по специальности», а также непривычный климат и т. д.