Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

Тем не менее в начале 1930-х гг., когда Европу особенно сильно затронул мировой экономический кризис, в Парагвай устремились десятки и сотни белоэмигрантов, лишившихся работы или оказавшихся неспособными там устроиться.

Иван Тимофеевич Беляев, благодаря которому во многом и возникла в этой стране русская колония, заслуживает особого внимания. Его прадед по материнской линии, Л.Ф. Трефурт, был личным адъютантом известного полководца А.В. Суворова, а предки по отцовской линии происходили от одной из древнейших и знатных королевских династий Европы – шотландских Эллиотов, представители которых при Екатерине II приехали в Россию служить в российском военно-морском флоте.

Несмотря на такое «венценосное» происхождение, жизнь будущего генерала Парагвая и России не была легкой – маленький Ваня Беляев очень рано осиротел. Примечательно, что еще в раннем детстве он живо заинтересовался Парагваем. Во многом это увлечение было связано с индейцами, которых в этой стране жило еще достаточно много. И данный интерес впоследствии определил всю его жизнь.

Будучи еще ребенком, он нашел в родовом имении Беляевых старинные парагвайские географические карты, оружие и книги, неизвестно откуда там взявшиеся. Изучая их, он проникся уважением к героической неравной борьбе парагвайцев с их врагами – соседями в XIX веке.

И этот интерес был во многом оправдан: ведь Парагвай при этом бил даже значительно превосходящих его по силе неприятелей. Например, во время войны 1845–1852 гг. он победил одну из самых могущественных стран Латинской Америки – Аргентину. И вместо запланированного захвата Парагвая аргентинцам самим пришлось уступить ему два своих штата [829].

Но особенно маленького Ваню Беляева поразила война Парагвая 1864–1870 гг. против коалиции Аргентины, Бразилии и Уругвая, во время которой пало более 90 процентов мужского и более половины всего парагвайского населения.

Одной из ее причин, по мнению некоторых исследователей, стало то, что правитель страны, Солано Лопес, некоторое время живший при дворе Наполеона III, под его влиянием «возомнил себя южноамериканским Бонапартом». В итоге он не смог избежать соблазна вступить в войну с непосильным для себя противником, поддержанным Великобританией, Францией и США [830].

Парагвайцы мужественно сражались против превосходящих во много раз сил агрессоров и были разбиты только тогда, когда в армии остались лишь женщины, а из мужчин – только дети и калеки.

Характерным примером парагвайского мужества служит поступок единственного 11-летнего сына правителя страны, несмотря на свой юный возраст имевшего звание полковника. Шел роковой 1870 год, когда Парагвай уже истекал кровью в неравной битве. В последнем сражении, когда почти все парагвайцы пали, сын и отец, главнокомандующий Солано Лопес, оказались в окружении. Лопес-старший, будучи смертельно раненным, тем не менее успел убить нескольких солдат и офицеров противника. Юный полковник остался в одиночестве среди врагов. Они предлагали ему сдаться, но гордый парагваец последовал примеру своего отца и предпочел смерть плену [831]. Такой поступок символизировал всех парагвайцев, жертвовавших ради своей Родины самым ценным, что у них было, – жизнью.

И хотя Парагвай был разгромлен, для его противников это была Пиррова победа: они понесли огромные потери. Кроме того, между самими победителями, опасавшимися, как бы вчерашний союзник не отхватил себе от парагвайского «пирога» слишком большой кусок, начались раздоры.

В результате им не удалось лишить парагвайцев независимости, хотя страна потеряла половину территории и почти все мужское население.

Ситуация для Парагвая была тогда крайне тяжелой: после окончания войны на одного парагвайского мужчину приходилось 88 женщин и даже спустя полвека, на начало 1920-х гг., по данным прибывших сюда русских, на одного представителя мужского пола (в зависимости от района) приходилось от четырех до семи женщин [832].

С другой стороны, одной из причин, почему Парагваю удалось тогда остаться на политической карте, было глубокое уважение к нему его соперников по войне. И действительно, разве не достойно самого глубокого почтения государство, чьи солдаты, не исключая и женщин, сражались поистине до последней капли крови?

Вот на этих-то примерах и воспитывался юный Ваня Беляев, что ему очень помогло впоследствии при устройстве в этой стране и вообще по жизни. Ведь спокойной службы у него сразу не получилось. Будучи молодым офицером, он уже в 1905–1907 гг. участвовал в усмирении Финляндии и разоружении восставшего гарнизона Ораниенбаума [833].

Далее ему пришлось проделать тяжелый путь Первой мировой войны, на которой он сумел заметно отличиться, а в 1917 г., как и некоторые другие офицеры, Беляев выступил на стороне генерала Корнилова. Он объяснял этот шаг желанием «постоять за поруганную Родину».

Однако принципиальность Ивана Тимофеевича мешала ему ужиться в белом стане, и его отношения с командованием не были ровными. Он постоянно конфликтовал с преемником Корнилова Деникиным по кадровым вопросам, выступая против присутствия прежних «политических старцев» и «военных бездарностей» царского прошлого даже на тыловых должностях.

Он предвидел, что данное сочетание нанесет сильнейший удар Белому движению и что большевики выставят это «реставраторскими вожделениями» белогвардейцев, готовящих России «новый трон».

В итоге из-за выступлений Беляева в пользу коренных преобразований в стране, которые бы позволили белогвардейцам резко отмежеваться от реакционеров-монархистов, его невзлюбили ни Деникин, ни даже более прогрессивный Врангель.

Однако с последним, который, по мнению Ивана Тимофеевича, очень выгодно отличался от Антона Ивановича прогрессивными идеями по военной стратегии и политическим изменениям в стране, он все же впоследствии нашел общий язык.

Особенно он импонировал Беляеву проведением земельной реформы, направленной на то, чтобы не на словах, а на деле передать крестьянам землю. Однако запоздалость, «недоговоренность» и ограниченность врангелевских преобразований вызывали с его стороны их критику.

Бичевал он и многие порядки на контролируемых белыми армиями территориях, требуя резкого ужесточения наказания без различия чинов за мародерство и погромы (вплоть до смертной казни), что позволило бы остановить грабежи мирного населения, настраивавшие его в пользу красных.

В итоге Беляев стал среди белогвардейцев своего рода «белой вороной». Это отражалось и в его отношении к еврейскому вопросу. Как известно, некоторые белогвардейцы переносили свою ненависть к комиссарам, среди которых нередко встречались и евреи, на все еврейское население. И в итоге это зачастую выливалось в погромы и убийства его представителей.