Владимир Рохмистров - Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

Очевидно, что афганское дело Кауфман принимал так близко к сердцу, что даже не отделял себя от Шер-Али-хана: одинаково с ним он возлагал все надежды на мудрость монарха, не упоминая о мудрости его ближайших советников. Но позиция русского монарха оказалась неколебимой; император, в отличие от своих подданных, смог, скрепя сердце, сказать «нет».

Само собою разумеется, что Кауфман тогда же написал письмо и к Шер-Али-хану, которому вновь советовал, сколь возможно скорее, заключить мир с англичанами и не оставлять своего государства. Кауфман пояснял также: «Приезд вашего высокостепенства в русские владения может только усложнить дело».

Но останавливать Шер-Али-хана было уже поздно. 17 января он прибыл в Мазари-Шериф, а через три часа после прибытия эмира туда же прибыло и афганское посольство из Ташкента. Эмиру передали сразу два разных письма Кауфмана. В одном говорилось: «Ваше высоко-степенство просите выслать войск, сколько есть у меня готовых… Имея положительное повеление великого хазрета, Государя Императора, я не могу выслать В. высоко-степенству войска наши. Будем надеяться на лучшие времена в будущем. Это в руках Божиих». Миссию нашу предлагалось теперь же отпустить.

В другом письме говорилось о том, что поездка в Петербург признана неудобной.

Эмир обратился к Разгонову с вопросом:

— Как понимать все, что здесь написано? Означает ли это решительный и окончательный отказ, или нужно еще ожидать чего-либо?

Разгонов отвечал, что, по его мнению, поездка эмира в Россию признана неудобною только в настоящее время и что в Петербург послан курьер, значит, надо подождать еще…

— Судя по содержанию обоих писем, — продолжал эмир, — нужно думать, что сношения России с Афганистаном прекращаются, так как мне отказано не только в военной помощи, но даже и в проезде чрез Россию в Петербург… Теперь генерал Кауфман отпустил мое посольство ни с чем, а вас тоже отзывает. Что же все это может означать, как не полный отказ?

Не слушая ответа Разгонова, эмир продолжал:

— Видно, что Россия в настоящее время не может вести войны с Англией и потому оставляет Афганистан на полнейший произвол ее… Генерал Кауфман советует мне заключить с Англией мир. Да ведь если бы я хотел заключить с нею мир, то сделал бы это и без чьего-либо совета… Но вы вспомните, что говорил мне генерал Столетов. Он советовал мне не принимать английского посла и в случае войны обещал мне военную помощь. В том же духе он писал мне и из Ливадии. Теперь же, когда настало время исполнить свои обещания, вы мне говорите совершенно противное. Где же правда? Кому же верить?

Восемнадцатого января эмир велел принести и прочесть адрес, полученный им от его сына Мамед-Якуба, сардарей, сеидов, духовенства, офицеров и купечества. В адресе одобряется намерение эмира ехать в Петербург и составить конгресс для переговоров с англичанами и дается торжественное обещание сохранить границы и государственный порядок в том виде, как их оставил эмир, до его возвращения.

— Вот видите, — сказал эмир, — я по желанию народа поехал в Мазари-Шериф с тем, чтобы отсюда проехать в Петербург. И вдруг я получил отказ! Ведь мне незачем было бы и ехать сюда, незачем и пересылать свое семейство, если бы я не решился ехать в Россию. Что же теперь я должен сказать моему народу, давшему свое согласие на эту поездку?

Разгонов не нашелся, что ответить на это, и молчал. Эмир заговорил снова:

— Когда генерал Столетов приехал в Кабул, то я подал ему правую руку и спросил, не принес ли он опять в Афганистан огня, как некогда Виткевич. На это мне генерал Столетов ответил, что он пришел затем, чтобы защитить Афганистан от обид Англии. И что же вышло? Вышло то, что вот уже во второй раз Афганистан подвергается разорению из-за обещаний русских послов… Я имел двадцать миллионов дохода, государство имело для своей защиты шестьдесят тысяч войска, и мы жили мирно, не желая ничего больше. Но вот пришел русский посол, надавал кучу обещаний… Я со своей стороны отдал ключи от ворот Индии в руку России и подверг, вследствие этого, свое государство разорению. А вы… вы сами отказываетесь теперь от обладания этими ключами!

Разгонов опять затвердил свое обычное: теперь не время, надо подождать…

Но эмир продолжал, волнуясь все более и более:

— Теперь я обесчещен… Мне стыдно будет глядеть в глаза своих друзей, в глаза своего народа, в глаза своих врагов-англичан… «Что? — скажут они мне. — Что, помогли тебе русские? А ведь ты на них так надеялся! Ты стремился к ним всем сердцем! И ты все это делал, несмотря на то что мы тебя предупреждали, мы тебе говорили, что Россия бессильна, что никакой помощи тебе дать не может, а напротив, узнает все наше могущество, если только войска ее осмелятся переступить Аму!..» Вот теперь я и убедился на самом деле, что англичане были правы… Вы перед ними — просто школьники!

До сих пор русскому человеку горько читать эти строки. Вот к каким последствиям могут привести туманные намеки и неотчетливо высказанные намерения. Конечно, не будь у эмира Шер-Али собственного стремления заручиться нашей помощью, он не обманулся бы. Здесь же он был «сам обманываться рад». Однако даже это обстоятельсто ничуть не красит занятую тогда Россией позицию. Да и, судя по всему, конкретные обещания с русской стороны все же были даны. В письме Кауфмана к эмиру, которое должен был доставить Столетов, говорилось следующее: «Настоящие наши отношения к Англии имеют такой большой интерес для Вашей страны, что, не имея возможности видеться с Вами, я посылаю к Вам доверенное лицо, генерал-майора Столетова. Генерал Столетов, издавна мне отлично известный, особенно отличившийся в последнюю турецкую войну, лично известный нашему августейшему Государю Императору, передаст Вашему Высокостепенству все мои соображения; прошу Вас сообразить все, им Вам сказанное, верить всем его словам, как моим собственным, и дать мне с ним же по всему этому обязательный ответ. Здесь могу сказать Вашему Высокостепенству только одно, что если искренний и дружественный союз с Вами будет полезен для нас, то такой союз много раз был бы полезнее для Вас».

Формально здесь нет ни слова лжи. Фактически Кауфман и в самом деле был готов в любой момент двинуть войска в Кабул. Но не Кауфман определял политику России, и в этом случае личная инициатива военных на местах, судящих о происходящем со своей колокольни, сыграла с нами опасную и нехорошую шутку.

На следующий день, то есть 19 января, около полудня в помещение миссии пришли визирь, казий [15] Казий , иначе кади (араб.; тюрк, и перс, казн) — в мусульманских странах судья, единолично осуществляющий суд на основе шариата. В Турции, Египте и Тунисе вместе с упразднением шариатского суда ликвидирован в 30-50-х гг. XX в. и первый секретарь эмира и передали Разгонову распечатанный пакет. Оказалось, что это новое письмо Кауфмана с приглашением эмира в Ташкент. Генерал-губернатор все же в последний момент решился на свой страх и риск, послав сначала письмо с отказом, пригласить потом эмира хотя бы к себе в Ташкент, не зная, что, по иронии судьбы, именно в этот день Горчаков показал последнее письмо Кауфмана государю императору, и они вместе обсудили сложившееся положение.