Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

Местное пермское общество поразило нас своей культурностью, включая и музыкальную. Был превосходный городской симфонический оркестр. Программы были серьезные и интересные.

Мы с Ниной поселились в трех небольших, но уютных (и теплых зимой) комнатах, которые мы сняли в квартире Николая Александровича Вечтомова, служившего в Пермском отделении Волжско- Камского банка. Во дворе дома (как во многих домах в Перми) была баня, которой мы с удовольствием пользовались. Жена Вечтомова, сколько помню, ее звали Мария Васильевна, была учительницей в городской школе. У них же мы и столовались. В Перми еще было изобилие продуктов, и все было сравнительно дешево. Николай Александрович держал в строгости и свою жену, и свою собаку Неро — датского дога. Он иногда интересно рассказывал о прошлом. От-

99

бывал он воинскую повинность во время убийства Александра II и был в составе караула, окружавшего место казни убийц Александра II. «Мы каждую минуту ждали, что нагрянут революционеры с бомбами, чтобы освободить преступников. Мы их и боялись, и ненавидели. Если бы они сделали попытку напасть на нас, мы бы их всех сразу перебили».

В политическом отношении до середины зимы Пермь (и Пермская область) управлялась местным Советом рабочих и солдатских депутатов и была автономна. Некоторые из декретов советского правительства принимались, другие отвергались. Большевики были в меньшинстве в Пермском совете, большинство были эсеры и меньшевики. Так продолжалось до января 1918 года.

12 ноября состоялись выборы в Учредительное собрание. В Перми они прошли в полном порядке. Мы с Ниной, конечно, тоже голосовали (вообще же говоря, я в Перми политической деятельностью не занимался) — голосовали за кандидатов партии народной свободы. От Пермской области было выбрано несколько депутатов к-д. Большинство получили эсеры. Большевики получили гораздо меньше голосов, чем эсеры, но, если не ошибаюсь, не меньше чем меньшевики. Такие же результаты дали выборы по всей России. Когда Учредительное собрание собралось, большевики его, как известно, разогнали.

Это был переломный момент, приведший к гражданской войне. Большевики тогда захватили власть и в Перми. Жизнь сразу резко переменилась. Продукты начали исчезать с рынка. Чека начала развивать свою деятельность.

В конце февраля был опубликован декрет о создании Красной Армии, первоначально из хорошо оплачиваемых добровольцев, обученных офицерами старой армии. Когда первый отряд дисциплинированной новой армии появился на улицах Перми, контраст с распущенной солдатней, выбиравшей до этого депутатов в Пермский совет, был разительный. Николай Александрович Вечтомов сразу проникся уважением к новой власти. «Ну, эти, видно, все подтянут».

Я уже упоминал о моих коллегах — профессорах Пермского университета. Теперь о студентах. Поразительна была тяга молодежи к образованию, проявившаяся в России в это смутное время. Это я наблюдал и позже в Симферополе. Большинство студентов занималось с энтузиазмом. Я плохой лектор, но меня слушали очень внимательно. Семинар я вел лучше. Многие студенты оставались еще после лекции или семинара и задавали вопросы, беседовали.

100

Нина получила место библиотекарши в гимназии. Тогда в одном здании учились и мальчики, и девочки. Многие, когда брали книги, любили разговаривать с Ниной, у нее установились дружеские отношения с детьми.

При библиотеке открылся литературно-музыкальный кружок, устраивались вечера в память композиторов и писателей. Очень дружно и весело работали. К суровой пермской зиме мы не сразу приспособились. Старожилы нас предупреждали, что когда мороз с ветром, чтобы мы тепло одевались и мазали лицо, щеки и уши гусиным жиром. Когда бывал мороз градусов 25 по Реомюру, мы говорили — да это и в Москве. «Не говорите, — отвечали нам, — это в городе, а на Каме с ветром наверно уж 40 градусов». Пошли на набережную, вдруг вижу — у Нины уши совсем побелели от мороза. Стал ей растирать уши варежками, но они у нее довольно долго еще пухли и болели. С тех пор в сильные морозы намазывали лицо гусиным жиром.

В Перми я, можно сказать, вернулся к церкви. Во время моего студенчества в Москве и позже до 1917 года я как-то отошел от религии и церкви, хотя и не сделался атеистом и почти всегда ходил на 12 Евангелий и на Пасхальную заутреню. Нина же выросла в среде религиозных и церковных семей и от церкви не уходила, ходила на многие службы, особенно на Страстной неделе и на Пасху. Но и ее религиозное чувство стало к 1917 году менее горячо.

Вероятно, большевистский переворот обратил меня к церкви и оживил Нинино религиозное чувство. Из наших московских друзей так было и с Наташей и Аней Шаховскими. У Миши еще до революции началось тяготение от еврейства к православию, но он не хотел креститься, пока еврейство было бесправно. Теперь Миша счел для себя морально возможным креститься (позже он женился на Наташе Шаховской и стал священником). Мишины письма к нам в Пермь поддерживали и нас в возвращении к церкви.

Пермь была религиозным городом. Архиепископ Андроник был верующим человеком и хорошо совершал церковные службы. Хорошо служили и в других церквах. Наш домохозяин Вечтомов был любителем и знатоком церковных служб, и мы с ним часто ходили в церковь. Кажется, в первый раз в жизни я был на Страстной неделе на утрени Великой субботы, которая в Перми совершалась в два часа ночи. На Богоявление (6 января) совершался большой крестный ход из Перми в рабочее предместье — Егошиху, где на ручье устраивалось водосвятие; при нас, несмотря на большевистский режим, был

101

многолюдный и торжественный крестный ход на Егошиху, мы тоже ходили. Большевики не вмешивались.

Не помню точно, когда это было — кажется, еще в декабре 1917 года (а может быть, уже в январе 1918 года) в Перми некоторое время в Королёвских номерах жил инкогнито великий князь Михаил Александрович. Раз мы с Ниной пришли на всенощную в одну из пермских церквей и заметили (не сразу), что в стороне от других стоит Михаил Александрович и, очевидно, его адъютант (оба в штатском). В церкви было необычно много так называемых салопниц (богомольных купчих или богатых мещанок в салопах). Служба еще не кончилась, как несколько их подошли ко мне (не знаю, почему они именно ко мне обратились) и сказали: «Видишь сколько нас здесь? Мы великого князя не выдадим. Веди нас на помощь ему». Я ответил: «Да что же мы можем сделать? Ему легче уехать и скрыться одному». Вскоре великий князь уехал в сопровождении офицера, который (как рассказывали потом) взялся его вывезти через Сибирь на Дальний Восток, но вместо того предал его, и большевики его расстреляли.