Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Вопрос о том, доступна ли человеку истина мира (независимо от того, каким способом) или же человек может воспринимать только определенные знаки, которые он, в зависимости от эпохи и культуры, каждый раз вынужден интерпретировать заново, относится к важным, существенрым и, к сожалению, до сих пор безуспешным дискуссиям в духовной истории человечества. В этой истории различимы флуктуирующие фазы, что, собственно говоря, пробуждало в некоторые периоды надежду обрести часть действительной истины больше, чем в другие периоды. Например, для Августина не могло вообще существовать аутентичное познание природы человеком, поскольку ревнивый Бог не хотел передать человеку знаний о своем Творении больше, чем это было необходимо. В противоположность этому наука долгое время пребывала в уверенности, что можно раскрыть законы природы, вплоть до мельчайших деталей, путем постоянного наблюдения. С того момента, как Вернер Гейзенберг открыл в начале XX столетия, что некоторые из наблюдаемых нами процессов протекают именно потому, что мы их наблюдаем, такая уверенность исчезла. Сегодня исходят, скорее, из того, что мир в том виде, как он представляется наблюдателю (но и участнику), конституируется восприятием, причем под этим понятием объединяются не только чувственные, но, прежде всего, психические и культурные процессы; сенсорные раздражители оцениваются, классифицируются и обрабатываются по определенным правилам. Еще неоплатоник Плотин писал в своих «Эннеадах»: «Если, например, некоторые люди спали всю свою жизнь, то за вероятностное и убедительное они принимали бы только свои видения во сне; разбуди их кто-нибудь, и увиденное открытыми глазами они не сочтут достоверным и уснут опять». Эти правила обработки восприятий вырабатываются на базе индивидуальной предрасположенности, а также культурной, т. е. социальной формы. Вопрос о том, достоверны ли наши знания о мире, заменяется вопросом, окажутся ли они соответственными данной ситуации, т. е. способствуют ли выживанию. Таков тезис Фрэнсиса Бэкона, согласно которому истина (verum) соответствует пользе (utile).

Не все религии легитимизируют себя при помощи священных писаний, поскольку есть вопрос, какие книги и тексты могут быть признаны таковыми. Как в иудаизме, так и в христианстве имеется множество апокрифических текстов, которые по каким-то причинам никогда не включались в канонические священные писания или в определенный момент были исключены из их числа. Дискуссии по этим вопросам зачастую вели к схизме, когда определенные группы именно такой апокрифический текст чтили особо и потому не были признаны официальной традицией. Список канонических новозаветных писаний в том виде, как он и был утвержден на соборах в IV в., составлялся, исходя не столько из критерия подлинности, сколько из критерия полезности; включалось то, что способствовало укреплению Церкви и веры. Так, до того времени Деяния Апостолов, написанные разными авторами, рассматривались, скорее, как литературное произведение, ни к чему не обязывающее Церковь. То же касается и некоторых Посланий апостола Павла, возникших довольно поздно, на рубеже II в. В исламе ситуация представляется иной, ведь текст, переданный людям Богом, был зафиксирован и записан в довольно раннее время, однако после смерти Пророка он не мог легитимировать текст Корана. Такая неуверенность относится к хадисам, устным преданиям о словах и действиях Пророка, которые, несмотря на раннюю письменную фиксацию текстов, вызывают споры среди ученых и различных религиозных и философских школ.

Заметив, что в книге истории еще имеются чистые и незаполненные страницы, Дьявол затрагивает еще один немаловажный спорный вопрос, каким образом может быть выстроена история человечества, или она уже зафиксирована, хотя бы в рамках движущих ею законов, и потому ее можно предсказывать, зная эти законы. Над этим ломали голову многие великие люди, и можно найти свидетельства в пользу обоих высказываний: Цицерон вывел формулу — «historia magistra vitae», исходя, не в последнюю очередь, из понимания того, что история циклична. Циклический характер истории соединяет будущее напрямую с прошлым, словно кошка, кусающая себя за хвост, поэтому из истории можно вынести уроки на будущее. Аристотель, напротив, считал будущее неясным и отказывал исторической науке в прогностическом содержании. Даже если принять, что в истории человечества существуют определенные закономерности, это все равно оставляет без ответа вопрос, связаны ли эти закономерности с целями и задачами, ибо необходимо выяснить, кто — Бог или люди — ставит цели и какими мотивами этот кто-то руководствуется. То, что такие соображения отнюдь не носят эзотерический характер, показывает все возраставшая до недавнего прошлого популярность марксизма, который постулировал четко описанные законы общественного развития, избежать которые человек ни как личность, ни как часть группы (класса) не может.

Китайский шрифт развился в течение нескольких тысячелетий на основе рисованного письма и стал сложным, комплексным, образным (иероглифическим) письмом. Сколько появилось за это время иероглифов, вопрос спорный, во всяком случае — несколько десятков тысяч. Благодаря возможности комбинирования относительно простых основных знаков (радикалов) для получения новых знаков, китайский язык способен гибко отражать новые понятия. Понятие «астронавт», например, передается с помощью комбинации следующих знаков: «человек, который летит сквозь воздух». Поскольку в китайском языке существует больше знаков, чем слогов, для фонетического выражения могут стоять различные знаки, так что в звуковом воспроизведении смысл определяет контекст, в то время как написание остается одинаковым. В этом смысле шрифт и язык независимы, и китайское письмо действительно пригодно для универсального употребления. Это письмо используется не только в Китае и Японии (кандзю), но и в Корее, и во Вьетнаме, где оно имеет другую фонетическую основу.

В VII в. нашей эры буддийские монахи под руководством некого Цзин Ваня все известное им знание поместили в пятнадцать тысяч стел, которые до сих пор сохранились близ Храма Неба под Пекином.

Почти во всех мировых религиях неприятные стороны жизни связывают со сверхъестественными силами (демонами и богами), и таким образом Зло также приобретает нуминозное (божественное) качество, пользуется уважением и почетом. В политеистических религиях часто один из богов несет ответственность за то, что он изменяет и нарушает в целом добротный план творения другого (других), так что он не соответствует более интенциям Творца и оказывается вредным для человечества. Часто эта фигура подается как злодей, проходимец и обманщик — трикстер (trickster), который портит творения Создателя в результате своего неумения или злых намерений. Среди скандинавских богов таковым является Локи, коварство которого приводит к гибели молодого бога Бальдура и, в конце концов, вызывает Рагнарёк, последнюю битву. В то время как политеистические религии трактуют Зло как один из многих аспектов в семействе богов, выделяя для этого соответствующего бога, монотеистические религии должны как-то объяснить возникновение и продолжительное существование Зла, коль скоро в основе такой религии существует добрый творец (theos philanthropos). Они и делают это, возлагая чаще всего ответственность за это на самих людей и их поступки (грехопадение, первородный грех). Во всяком случае, в этих религиях наблюдается тенденция, по крайней мере в народных вариантах толкования, признавать, кроме того, демонов и злых духов, которые появились после восстания против Доброго бога (тем самым поступки людей и их ответственность, естественно, ставятся под сомнение, поскольку грехи люди совершали не по собственной инициативе, а были совращены этими самыми бесами).