Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Мне бы еще тогда нужно было дать ко всему этому свои комментарии, ведь, в конце концов, я создатель этого мира и категорически запрещаю любую критику, особенно со стороны людей, но вынужден с прискорбием признать, что в то время я не воспринял всерьез эти разговоры, ибо какое мне дело до вечного нытья людей. Да, я допустил ошибку, я был невнимателен, возможно, даже заносчив, и пусть злорадствует тот, кто хочет, но я это запомню, и день Страшного Суда еще грядет.

Как бы то ни было, план Бога был блестяще задуман и с величайшей точностью претворен в жизнь, что не всегда имеет место. Прежде всего, нужно было, чтобы Бог пришел в этот мир при самых необычных обстоятельствах, не просто зачат в страсти и рожден в муках, а чтобы уже и зачатие, и рождение свершились особым способом, и тогда сложилось то, что называют непорочным зачатием. Не хочу утверждать, что партеногенз (способ девственного размножения, характерен для некоторых насекомых, ракообразных и пр. — Прим. пер. ) не существует в моем мире, и для страстно ожидаемого спасителя, скажем саранчи, нужно было бы придумать что-либо другое, но среди людей такой способ размножения встречается крайне редко.

Конечно, Бог мог явиться людям со всей пышностью парящим на огромном облаке, с громом и молнией, чтобы учредить на земле тот порядок, которого ждали от него люди, но я должен признать, что рождение в грязных и дурно пахнущих яслях было более хитроумным и, в конечном итоге, более действенным, ибо Бог поставил себя здесь хотя бы символически, grande geste, на сторону людей, правда при этом Он ничего не терял. Таким подкупающим способом симпатии завоевывают сразу. Появление в людском обличье, но при этом сохраняя свою неизменную сущность, чистоту и свободу от грязи мира, порожденной отнюдь не бурным обменом липких и сальных веществ тел, и я — существо метафизическое — хорошо это понимаю, ощущая вечную потребность в эстетике и гигиене.

В этом месте мне хочется (но действительно совсем кратко) ответить на вопрос, который мне постоянно задают, а именно — на вопрос о моем семейном положении, и хотя постепенно я стал более чем равнодушен к этому вопросу, хочу все-таки сказать несколько слов. К числу поистине скверных свойств людей относится то, что они пытаются измерить все в этом мире своим собственным жалким мерилом, словно от этого что-то зависит; своим богам они дали человеческое обличье, но почему не Дьяволу, хотя я не собираюсь жаловаться, я бы при этом оказался в лучшем обществе. А тот, кто имеет человеческий образ, тот, прямо следуя человеческой логике, должен иметь семью или хотя бы некую родословную, которая поддается пониманию по человеческим критериям. Если же боги (nota bene — и Дьявол) представляют собой нечто особенное, то и их семья, и их происхождение должны быть особыми.

Боги рождаются непорочно или выходят из головы их отца, или вылупляются из ими самими же снесенного яйца, боги способны без проблем производить потомство в образе быка или лебедя (при этом, к сожалению, ни один бог не появлялся еще перед людьми в виде утки, но чего не было, то еще может случиться). Мне тоже приписали семью, не спросив меня предварительно, но люди себя при этом не особо утруждали, ибо единственное, что пришло им в голову, так это снабдить меня бабушкой [165], посчитав меня способным перепрыгнуть через целое поколение, а о папе и маме — никаких известий, что, впрочем, не так неправильно. Я не хочу больше распространяться на это тему, ибо я давно уже отвык реагировать на такие подтасовки, в противном случае у меня на это ушло бы слишком много сил и не осталось бы времени для решения действительно существенных дел, куда уж точно не относится рассказ о моих семейных обстоятельствах.

Поэтому здесь и сейчас, раз и навсегда заявляю, что мне как существу метафизическому такая форма семейной очередности не нужна вообще, ни для доказательства своего происхождения, ни для водворения в мир потомков; без отца, без матери и без генеалогического древа, нет у меня ни начала, ни конца, чего бы там ни говорили. Возможно, нас, таких метафизических существ, мало, о чем я вообще-то не сожалею, даже когда мною овладевает чувство одиночества, но каждый из нас представляет собой единичную и онтологическую сущность, и это ставит нас выше всех людских сомнений. Даже если нас сейчас еще нет, мы может появиться в один прекрасный день, и люди не смогут нам в этом помешать. Если они все-таки попытаются это сделать, то они увидят, что из этого получится, ибо без метафизических существ мир не может быть прочным — ни этот, никакой другой. Вещи таковы, каковы они есть.

Раз вещи таковы, каковы они есть, и коль скоро мы говорим о семейных делах, то я хочу еще кое-что добавить, а именно то, что мне всегда казалось странным, что люди говорили о Матери Бога, не зная даже, что они, собственно говоря, имели в виду. Смею заверить, что в те времена, когда все начиналось, у Самого Бога не было матери (ради полноты изложения добавлю, не было и отца), ибо тот, кто вышел из Космоса возможностей, из бескрайнего Океана Нуна, как Бог или я, не нуждается в таких простых телесных предпосылках своего существования; ведь мы метафизичны, мы не только находимся вне законов физики, химии и биологии, мы стоим над ними, мы сами создали законы, каждый для своего мира, поэтому нам нет нужды придерживаться их — при этом в целом очень приятно быть богом или, на худой конец, Дьяволом, даже если груз ответственности бывает весьма тяжким.

Но как бы то ни было, мысль о матери бога заключает в себе противоречие: или бог есть бог, недвижный движитель а невозмутимый побудитель, предначало всего бытия, который создал все из ничего, и в этом случае он происходит от самого себя, он autopoietisch, как теперь выражаются благородные люди. Или он таковым не является, и нас это больше не касается, и мы обращаемся непосредственно к его матери, что люди и делали в течение многих лет, поскольку они громко взывали к Астарте и совокуплялись в ее храмах подобно кроликам или прижимались к многочисленным грудям Дианы Эфесской, которую называли Дианой мультимаммиа, всеобщей кормилицей, или они почитали крылатую Туран, изображенную с лебедем и голубем (опять же, к сожалению, не с уткой!), да и не забыть бы Шакти, чье имя означает силу, и имя это ей весьма подходит, ее также называют Лакшми и Китийо-тен, и существует еще тысяча других имен, которые мы здесь и сейчас не можем назвать, поскольку нам не хватит места и времени.

Тут могут прозвучать возражения, что понятием Матерь Божья мы обозначаем Мать Его Сына, который по Его заданию пребывал на земле, чтобы нарушить мои планы. Честно говоря, и это возражение меня не убеждает, ибо я точно знаю, что Бог располагает другими средствами и путями для того, чтобы вмешаться в ход развития этого мира, что Он убедительно доказывал в течение тех многих лет, что мы с Ним встречались. И в этот раз Он мог бы с громом и молнией явиться из облака или из пучины морской, или с вершины гор, и открыться людям во всем Своем могуществе и великолепии, которые принадлежат Ему по праву, но Он, ибо таков был Его план, сначала поместил Своего Сына в чрево Марии, как кукушка кладет свое яйцо в гнездо какого-нибудь дрозда, а посему нет никакой причины говорить о Богородице и выводить отсюда какие бы то ни было привилегии для Марии [166], и пусть мне, наконец, перестанут говорить о Матери Божьей.