Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Однажды я все-таки имел продолжительную беседу с Иисусом о Боге и мире (о чем же еще?). Мне это стоило определенного труда, ибо Ему явно доставляло радость поражать людей своими чудесами и развлекать их, чем Он никак не мог насладиться до конца и постоянно странствовал в поисках оказии, чтобы исцелить больного, воскресить мертвых или накормить голодных. Поговаривали даже, что некоторые из Его помощников выходили заранее, чтобы кого-нибудь ограбить или избить, или даже убить, с тем чтобы дать Иисусу повод сотворить свои чудеса, если в действительности там не было бедных, больных или мертвых, но я не могу судить, как относиться к таким сообщениям. Совершенно очевидно, что Иисус пользовался уважением среди людей, и люди поклонялись Ему, они видели в Нем, но меньшей мере, могущественного волшебника, если не хотели в каждом отдельном случае видеть в Нем посланника или даже Сына Божия. В этой жажде признания Иисус очень походил на Своего самовлюбленного Отца, тот тоже создал человека не в последнюю очередь для того, чтобы он восхищался Им и поклонялся Ему.

Его способность увлекать за собой была действительно огромной, что я без зависти признаю, так что всегда находились люди, которые следовали за Ним, но Он был достаточно умен, чтобы приблизить к себе небольшую группу людей, которых Он сначала называл учениками или своими апостолами, как говорили, своими посланниками, но это было значительно позже, поэтому мы не будем говорить об этом здесь и сейчас. Следовать за ним мог всякий, кто хотел, но Его узкая группа entourage состояла только из двенадцати, как правило, юных, стройных и красивых мужчин, не очень умных, но обладавших прекрасными и крепкими телами. Это были юноши, с которыми Он передвигался по стране, вкушал пищу и отдыхал, когда Ему было нужно, при этом число Двенадцать, естественно, содержало определенный намек, чтобы с его помощью демонстрировать связь между божественной Тройкой и мирской Четверкой, в этом случае не простым сложением, а властным умножением или каким другим способом, который окажется подходящим.

Изначально планировалось даже соединить эти числа с помощью экспоненциального вычисления, но в ту пору еще плохо знали эту форму математики, так что она не годилась для символа, поскольку символ только тогда является таковым, когда он однозначно воспринимается людьми. Как было бы замечательно, если нельзя было бы решить, какое число ставить на то или иное место, как основание или как экспоненту, в результате возникли бы сложнейшие вопросы интерпретации и трактовки. Например, возводить Божественное в степень мирского или мирское в степень Божественного, на чем, само собой, можно было бы выстроить самые различные теологические системы.

Целые поколения теологов были бы заняты только тем, что выясняли бы, какое число — Шестьдесят четыре или Восемьдесят один, в зависимости от подхода, — является воистину самым святым из всех святых чисел, что не продвинуло бы человеческую культуру ни на шаг вперед, однако на долгое время оставило бы умнейшие головы в стороне от решения действительно важных вопросов. И именно в этом заключался тайный план Бога — с помощью таких в высшей степени эзотерических вопросов отвлекать людей от того, чтобы они, прилагая все силы, участвовали в совершенствовании моего мира. Решение ограничить круг приближенных двенадцатью учениками имело не только теологические, но и чисто бытовые основания, ибо, с одной стороны, всегда можно было надеяться на кров и приют, даже в такой бедной стране, как Палестина, где и сейчас никто никому ничего не уступит, а с другой — можно было не привлекать непосредственного внимания властей, которые никогда не любили, если народ по каким-то причинам собирался толпами.

Итак, это было нелегко — оторвать Иисуса от Его учеников, что было мне необходимо, ибо не пристало метафизическим особам обсуждать свои проблемы пред взором и слухом людей, во всяком случае, таково мое твердое убеждение и отступать от него я не намерен. Иисуса это, однако, не волновало, и я вынужден был настоять на этом со всей силой, сославшись и на мое положение, так что Он на несколько часов отделился от своих почитателей и удалился имеете со мной в пустыню, куда никто из людей не смог бы пойти вслед за нами [173]. К счастью, в этой стране было достаточное количество пустынь, к тому же они были велики и безлюдны, так что мне не пришлось беспокоиться, что на нас наткнется какой-нибудь заплутавший путник или пастух и подслушает нас.

Позднее и об этой встрече рассказывали многое, и в большинстве своем, как всегда, чистейший вздор, поскольку кроме нас никто там не присутствовал, когда мы вели этот разговор посреди пустыни. Отчего, например, стал бы я Ему показывать все царства мира и их великолепие, если Сын Божий в достаточной степени должен был бы знать этот мир, даже если это не Его мир, и почему вдруг я должен был бы передать Ему власть в этом мире с условием, что Он будет мне поклоняться? Нет, все было по-другому. Да, я предложил Ему господство над этим миром, но не за то, что Он должен будет мне поклоняться, ибо за такие вещи я не продаюсь. Я призывал, просил, в конце концов, умолял на коленях, чтобы Он взял на себя ответственность за этот мир, коль скоро Он уже широко известен в обществе и постоянно привлекает внимание людей; раз уж Он открывает им глаза на недостатки этого мира, против чего я не имел бы возражений, ибо контролировать всегда лучше, чем доверять. Но тогда Он должен сам активно включиться в процесс и внести свой вклад в усовершенствование мира. Проповедуя бегство от мирской суеты в надежде на будущее спасение от всех зол, делу не поможешь.

По моему мнению, это просто неприлично, да и недостойно метафизического существа — оставлять людей наедине с проблемами их мира, не оказывая им существенной помощи в овладении этими проблемами и не даруя им Спасения. Что бы ни говорили о людях, их способностях и свойствах (я же на основании своего опыта придерживаюсь собственного мнения), как бы ни ругали их за то, что они, дескать, ничему не учатся, а только повторяют свои ошибки на более высоком уровне, все-таки нельзя играть с ними, нельзя дразнить их и приманивать лишь для того, чтобы отказать им затем в исполнении их желаний. Так себя вести действительно не подобает метафизическому существу, тем самым подрывается репутация всего рода таких существ, что сегодня приводит к таким неприятным и страшным последствиям, что ни один человек уже не верит нам и не доверяет, а это сегодня особенно необходимо. От такой ответственности я не могу освободить Иисуса, и мы все будем свидетелями, чем это кончится.

Ну, хорошо, Иисус жеманился, колебался и медлил, искал отговорок и приводил все новые аргументы, и в завершение Он тогда отказался заниматься делами в этом мире. Он и дальше не переставал подчеркивать, каким страшным и неприемлемым представляется Ему этот мир, поэтому Он хотел бы всем дать совет как можно скорее освободиться от соблазнов и, прежде всего, от искушений этого мира. Его царство, настойчиво повторял Он, Его царство не от мира сего. Я ответил, что это мне известно, но что для Него в этом случае оставался бы единственный выбор — удалиться как можно скорее из этого, моего, мира, без всякой шумихи и не привлекая больше внимания.