Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Я понял, вынужден был понять, что мне не остается никаких возможностей хоть в какой-то степени повлиять на Него или в чем-то убедить, ибо Сын, подобно Отцу, был глух к моим аргументам, и я тогда, да и сейчас, задаю себе вопрос, что мог бы я сделать по-другому, во мне ничего не приходит на ум. Тем временем я развил собственную теорию, поскольку искал тому причины, и теперь, при всей своей самокритичности, я уверен, что дело было не только но мне и моих ограниченных способностях, что все объяснялось тем, что у меня ни в какой момент не было никаких шансов хоть как-то повлиять на планы Бога, коль скоро он начал их реализовывать, ибо Он в высшей степени своенравен, а Его решения неисповедимы. И лучше мне заняться тем, чтобы усовершенствовать собственные планы и четко следовать им. Не следует противиться тому, чего изменить нельзя. Вскоре мне, однако, стало ясно, что Иисус сам не имеет особого желания задерживаться на долгое время в этом, моем мире. Восторги масс могут доставлять удовольствие, можно какое-то время наслаждаться ими, но ведь мы, метафизические существа, предъявляем, в конце концов, совсем другие требования к окружению, в котором нам хотелось бы находиться.

Я могу понять, что Иисусу постепенно надоело бродить по свету в человеческом облике, испытывать холод и голод, страдать от грязи и запахов, вновь и вновь отвечать на глупые и докучливые вопросы, а главное, быть предоставленным самому себе, и никакие серафимы, херувимы и ангелы не следуют за Ним по пятам и не выполняют каждое Его желание, прежде чем оно будет высказано. И тогда Иисус быстро подготовил конец Своего пребывания в этом мире, но не без того, чтобы сделать из этого красивый жест, encoure Своего Воскресения, словно захотелось Ему еще раз насладиться аплодисментами и восторгом людей, прежде чем надолго удалиться из этого мира в трансцендентные дали.

Не хочу умалять достоинств драматургии, особенно то, что выбор момента окончательного ухода со сцены является высочайшим искусством, что, без сомненья, удалось Иисусу, но хотел бы обратить внимание на то, что Сын Божий явился всего лишь на короткое время и в одном только определенном месте, словно Он не намеревался оказывать воздействия на события, а хотел только просиять на краткий миг во всем Своем великолепии, словно звезда, падающая с неба, во время падения которой можно загадать желание, но без гарантии, что это желание сбудется. Разве все Его пребывание в этом мире было чем-то большим, чем одно из тех чудес, которые ошеломляют, но ничего не дают?

В этом месте хочу не упустить момент и рассказать о небольшом событии, которое меня очень повеселило, когда я услышал о нем впервые. К сожалению, меня не было там, когда это произошло, но у меня нет сомнений в том, что все происходило именно так, поскольку сведения исходили из чрезвычайно надежного источника, который я, по понятным, причинам не могу раскрыть. Во всяком случае, сообщалось, что Иисус не сам принял смерть на кресте, а использовал другого человека. Поскольку у Него не было ни малейшего желания испытать муки и боль в своем нелюбимом человеческом облике, и Он давно уже настроился на возвращение на свое родное Седьмое Небо, и Ему не хотелось испортить радость ожидания страданиями от распятия.

Кажется, это был некий Симон Киринеянин [174], вроде, ливиец, что, однако, доподлинно не известно, которого злосчастная судьба именно в этот момент привела в Иерусалим, так вот, этого Симона Иисус с помощью божественных сил якобы вынудил сначала нести за Ним крест по горбатым улочкам Иерусалима, а затем превратил с присущим Ему юмором, в свое подобие, и бедного Симона приняли за Иисуса и ошибочно, по неведению, распяли на кресте. Написано, что был там юноша, который следовал за Ним, накинув льняное одеяние на голое тело. И они схватили Его, но Он, оставив одеяние у них в руках, бежал от них обнаженный, и этот юноша и был Иисус.

Для Иисуса все это не представляло особых проблем, ибо по желанию Он мог совершать любое превращение, какое в тот момент Ему пришло бы на ум, так почему бы и не превратиться в несчастного Симона Киринеянина? И так, Иисус вознесся опять к Тому, Кто послал Его, и посмеялся над теми, которые не смогли удержать Его, и Он был невидим для всех, кроме меня, потому я отчетливо помню, как торжественно было обставлено Его возвращение под звуки труб и барабанный бой и какой состоялся праздник, оставивший после себя беспорядок на Седьмом Небе, который был тут же полностью устранен услужливыми ангелами, ведь Бог ничего не ненавидит сильнее, чем непорядок на Его небесах; все должно находиться на своих местах, в совершенной гармонии и красоте, ибо так Господь сотворил Свой мир, и так и должно быть на небе.

Людям, однако, ничего об этом было не ведомо, и почитают они того, кто принял смерть на кресте, и утверждают: Он взял на себя все страдание мира, чтобы спасти его навечно от Зла. Однако это был всего лишь несчастный Симон из Киринеи, который не ведал, что с ним произошло, и должен был в муках умереть, поскольку он не обладал силой и величием уйти от своей судьбы и бежать в Каулакау мира, откуда когда-то пришел Иисус и куда Он теперь возвратился, счастливый и довольный. С каким удовольствием спас бы я Симона, но, к сожалению, к большому сожалению, всю информацию об этой истории я получил тогда, когда было уже слишком поздно.

И поскольку Иисус послал на смерть Симона, для него не было особой проблемой еще пару раз явиться перед своими учениками и вызвать тем самым великое удивление, которого я никогда не мог понять, ибо чего необычного в фантоме [175], в привидении? Люди в них верили всегда и везде, не приписывая вмешательства божественных сил в существование такого рода явлений. Короче говоря, разве обязательно надо быть Сыном Божиим, чтобы являться после смерти, неужели это должно было стать последним неопровержимым доказательством мессианства?

Таких примеров я мог бы показать людям тысячи, если бы только они хоть раз попросили меня об этом, ведь в моем царстве нет недостатка в призраках, которые могут греметь цепями, проходить сквозь стены или носить собственную голову подмышкой, что лично я расцениваю как выдающееся достижение, особенно если при этом они еще и разговаривают. И всех их я бы мог вызвать одним мановением руки, если это действительно потребовалось бы людям; вообще, им следовало бы так же, как своего Мессию, почитать вампиров, поскольку они тоже восстали из мёртвых, и не единожды, и не на третий день, а делают это каждый вечер заново, и уже не одну сотню лет. И я действительно показывал людям тех или иных призраков, заставляя их ночью, а иногда — к их прискорбию — и днем бродить в стенах жилищ или по полям. И как часто я печалился, видя скорбь матери по умершему сыну или девушки о возлюбленном, и наоборот, и я просил моего старого доброго друга Смерть проявлять хоть немного милосердия, но он отвечал мне каждый раз, что его генетический код не допускает таких чувств, и смотрел на меня со странной ухмылкой. Поэтому мне приходилось самому заботиться об этом, и я пробуждал от смерти сына или возлюбленного, но никогда не получал в ответ благодарности.