Константин Михаленко - Небо стоит верности

И не раз скрашивала наши нелегкие трудовые будни веселая шутка, остроумная выдумка изобретательного Чагина — старейшего бортмеханика, участника первых высокоширотных экспедиций к Северному полюсу, участника первой антарктической экспедиции, аса полярного неба.

Однажды — это было в первую экспедицию, — перебирая на складе картошку, Михаил Иванович обнаружил в пустом ящике куколку бабочки-капустницы. Он поместил ее в спичечный коробок с ватой, а коробок — под свет настольной лампы, и все авиаторы стали изо дня в день следить за куколкой. И вот однажды появилась… бабочка! Появилась тогда, когда и следует появиться бабочке под Москвой, — в июне… в разгар стужи, сильнейших штормов и полярной ночи Мирного!

В тот же день Михаил Иванович, окруженный почетным эскортом летчиков, шествовал в столовую.

— Внимание, товарищи! Смотрите!

Бабочка взлетела, сделала круг возле лампочки и села на протянутую руку Чагина. Он бережно спрятал бабочку в коробок и молча удалился, сопровождаемый летчиками.

Что тут поднялось! Бабочка в Антарктиде! Сенсация! Открытие!

Больше всех, конечно, были взволнованы ученые. Они несколько раз осаждали домик летчиков, пытаясь узнать у них секрет появления бабочки. Но те загадочно молчали.

Наконец Чагина вызвал к себе Сомов [26] Михаил Михайлович Сомов — крупнейший полярный исследователь, Герой Советского Союза, доктор географических наук. Был начальником дрейфующей научной станции «СП-2». Начальник первой антарктической экспедиции АН СССР. , начальник экспедиции:

— Не мучь, Михаил Иванович, скажи, откуда бабочка? Биологи прямо-таки сон потеряли. Выкладывай!

Чагин «выкладывает». И долго потом хохочет Мирный.

Или вот еще случай. Незадолго до отхода «Оби» из Мирного ученые вдруг вспомнили, что не успели посетить выходы горных пород Бар-Смит.

Летим на высоте две тысячи метров. Внизу — громада ледника, изрезанного глубокими трещинами, по сторонам — скалы. Это и есть выходы горных пород.

С трудом отыскиваю подходящую площадку и сажаю самолет. Площадка, прямо сказать, незавидная: слева — отвесные скалы, с трех других сторон — пропасть. И наша «анюта» по наклону площадки стоит, заметно накренившись на правое крыло.

Договариваюсь с учеными: на все дела час, при необходимости — срочный сбор по красной ракете…

Проходит час — никто из них не возвращается. Погода начинает заметно ухудшаться. Подул сильный ветер. Под его порывами огромная снежная лавина устремляется в пропасть. У краев обрыва долго еще, как гейзер, курится снег. «Анюта» едва держится на стояночном тормозе. Чтобы не снесло самолет, запускаем двигатель. Вдобавок ко всему исчезла радиосвязь.

— Прошло два часа, — сообщает Кириллов. — Не пора ли вызывать «науку»? Шторм начинается.

— Давай ракету.

В томительном ожидании проходит еще час. Наконец возвращаются ученые, и мы взлетаем. Летим в сплошном месиве снега.

Появилась радиосвязь. Но утешительного мало. Из Мирного сообщили: ввиду плохой погоды прилет запрещен. То же и у «Оби». А куда деваться?

— Идем в Оазис [27] Оазис — одна из первых южно-полярных обсерваторий Советского Союза, переданная впоследствии ученым Польши. , — предлагает Чагин. — Там полоса два километра, в любую погоду сядешь.

Погода и там не лучше. Кроме того, к поселку не подойти: путь преграждает ледник с непроходимыми трещинами. Выход один: сажать самолет на голое ледяное плато, что километрах в двенадцати от станции, и ждать улучшения погоды.

Ветер подбрасывает «анюту», и самолет то вскидывается вверх, как бы намереваясь взлететь, то тяжело плюхается на лыжи, гремя металлическим телом и по-собачьи повизгивая стальными тросами швартовки. Холодно, тоскливо, от постоянных ударов о железный пол болит тело. Лежим в спальных мешках, цепляясь за призрачное тепло, и ждем…

Наконец шторм немного утихает. Но настроение у всех нас по-прежнему препаршивое. Неизвестно, когда наладится погода, неизвестно, сколько еще нам здесь загорать…

И вот Чагин, заговорщицки подмигнув мне, открывает дверь фюзеляжа и торжественно произносит:

— Предлагается чудо! Самое настоящее! Без мошенничества! Желающих увидеть прошу из самолета!

Ну, думаю, сейчас что-то выкинет Михаил Иванович. Вслед за Чагиным прыгаю на снег. За мной выходят Кириллов и радист Толя Глыбин. Зашевелились и наши ученые. Они еще не решаются расстаться с мешками, но явно заинтересованы.

Ждем, где же обещанное чудо.

А Михаил Иванович вдруг начинает кружиться в каком-то странном танце. И чудо совершается: из снежной пелены неожиданно появляется громадный поморник. Он складывает крылья и, к нашему неописуемому изумлению, осторожно шагает к Чагину!

«Чудо» Михаил Иванович объясняет просто. В прошлую зимовку он с товарищами вырастил птенцов поморников, а затем выпустил их на волю.

Птицы охотно прилетали к людям, чтобы полакомиться остатками пищи.

А у нас забыто дурное настроение. И мы уже не чувствуем себя одинокими, заброшенными и обреченными на этом пустынном ледяном поле.

Вскоре и шторм утихает. Мы перелетаем к «Оби» и грузим свой Ан-2 на палубу корабля.

Далеко позади остался Мирный — скалистый кусочек земли среди льдов Антарктиды.

Индийский океан обдает «Обь» тяжелыми брызгами, и они оседают на ее бортах причудливыми сосульками. Снег серой пеленой скрыл горизонт. Корабль, лавируя между айсбергами, самым малым ходом продвигается к невидимому берегу, в район предполагаемой «Земли Дискавери». На разных картах она выглядит по-разному — где большим полуостровом, где островом.

Проходят часы напряженного плавания, и наконец показалась кромка ледяного припая у берега. «Обь» медленно идет вдоль нее: необходимо найти подходящую льдину для взлета и посадки наших самолетов.

Мы уже научены горьким опытом, когда близ Мирного в течение часа был взломан свирепым штормом полутораметровый лед припая протяженностью около двадцати километров. Грузы, спущенные на лед для отправки в Мирный, с величайшим трудом были подобраны на отдельных льдинах, а часть груза так и пропала. Не смогли мы спасти и один из наших Ан-2. Теперь из трех самолетов осталось только два, а объем исследований прежний. Правда, есть у нас еще «яшка», самолет Як-12, но серьезных надежд на него мы не возлагаем: он слишком хрупок для здешних широт, хотя в хорошую погоду и на небольшое удаление он все же у нас летает.

«Обь» останавливается у толстого припая. Он состоит не изо льда, как обычно, а из спрессованного снега. Лучше бы с такой площадки не летать, но продвигаться дальше вслепую нельзя. Нужно хотя бы сделать ледовую разведку для «Оби».

Стрелы выносят за борт нашу «анюту». Лыжи с трудом скользят по этой громадной и мягкой подушке. Проруливаю несколько раз вперед-назад по намеченной площадке, чтобы утрамбовать снег, и взлетаю. Уже с воздуха даю команду спускать за борт второй самолет.