Александр Козловский - Вокруг только лед

Но лететь все равно было некому. Компанию мне составил Юрий Емельянов, гляциолог, отзимовавший на Новолазаревской. О том, что мы доберемся до Полюса недоступности, как планировалось в Ленинграде, и речи быть не могло. Самолет был еще не списан с летной работы, но близок к этому. Сделав разворот над аэродромом, он кряхтя вскарабкался на высоту одного километра, затратив на этот маневр около часа времени. След поезда четко просматривался под нами на снежной целине, и, привязавшись к нему, мы почти по меридиану стали углубляться в антарктические дебри. Точка, которой нам бы хотелось достичь, была расположена на высоте около трех с половиной километров, поэтому мы ползли все время с набором высоты. Слоистые облака были распластаны над нами дырявым пологом, и тени от них, лежавшие на поверхности ледника, мы вначале частенько принимали за зоны разломов и трещин. Но даже привыкнув к ним, мы все равно придирчиво всматривались в полосы теней – не просмотреть бы скрытую снежными мостами зону трещин.

Впрочем, предмет наших вожделений не заставил себя долго ждать. В трехстах километрах от Молодежной, километрах в двадцати левее нас, мы увидели первые провалы во льду. Не прикрытые снежными мостами, они имели очень четкие очертания, чем и отличались от слегка размытых скользящих облачных теней. Увидев их, я, наверное, сделал что-то вроде охотничьей стойки, так как штурман сказал мне, дернув за куртку, что писать, наверное, все же лучше сидя.

Дальше под нами снова пошли бесконечные поля снежных заструг, оставленных стоковыми ветрами. Их борозды и морщины, пересекавшие поверхность ледника под одним и тем же углом, достигали в длину нескольких сот метров и напоминали застывшие волны зыби на поверхности океана. Тени, лежавшие в их складках, тоже иногда смущали нас, но мы уже «набили руку» и не обращали внимания на эти лжетрещины.

Через 500 км рельеф ледника под нами изменился. Ровное, почти не всхолмленное плато сменилось гигантскими гребнями и куполами ледяных валов. Видимо, где-то под ледником, довольно близко к поверхности, раскинулась горная страна. Вот тут-то могут быть трещины. И точно – на одном из склонов, опять-таки слева от нас, обширная зона зияющих провалов, разбитых на блоки, а чуть в стороне от них складки прогибов – снежные мосты, висящие над трещинами, опасные ловушки-невидимки, готовые рухнуть под тяжестью тягачей. Да и их мы сумели сразу заметить лишь потому, что солнце, клонившееся к горизонту, наделяло все впадины хорошо заметными с воздуха тенями. Вся эта опасная зона видна нам очень отчетливо; высота ледника уже около 3 км, и старый ЛИ-2 с трудом ползет на горизонте 3500, сейчас до ледника всего метров пятьсот, и все детали его рельефа можно рассмотреть подробно.

На восьмисотом километре ЛИ-2, кажется, достигает своего потолка. Начинает портиться погода, ухудшается видимость. Бортмеханик докладывает командиру, что топлива осталось лишь на обратный путь. Мы в воздухе уже пять с лишним часов, правда, обратный путь мы проделаем со снижением, да еще с попутным ветром. Разворот. Ложимся на обратный курс.

Садимся сочинять радиограмму, жарятся бифштексы, варится кофе, все благодушествуют, и так, между прочим, я гляжу в иллюминатор. Хаос трещин, чернота провалов, чуть в стороне торчит пара каких-то скал… Что? Где? Откуда? Штурман недоуменно тычет пальцем в то место, над которым мы прошли несколько часов назад. Бифштекс застревает в горле. Я покрываюсь потом. Холодным. Радист лихорадочно ищет связь с поездом. Нашел. Если судить по нашей прокладке, мы где-то прямо над ними. Но с поезда говорят, что они нас не видят и не слышат. Значит, мы сошли с курса. Штурман не внес поправку на ветер, и мы бог знает в какой стороне. Теперь начинает нервничать штурман и экипаж. Где мы? Где Молодежная? Хватит ли топлива? Радиопривод Молодежной не слышен, идем, не меняя курса, и выскакиваем на берег. Места незнакомые. Какой-то здоровенный оазис. Два красивых ледника обтекают его с двух сторон, но все эти симпатичные окрестности нам ничего не говорят. Куда путь держать по побережью: налево, направо? Вот островок очень приметный у берега, такой каменистый квадрат с мыском-аппендиксом. Очень похож на остров Дубинина, как его на карте изображают. Если это так, то мы над холмами Полканова, в 100 км западнее Молодежной. Крути, командир, штурвал направо – наш дом там. Двадцать минут – и под нами залив Алашеева, где каждый айсберг кажется родным. Радисты передают поезду наше «ледовое обозрение». Главное – не уклоняйтесь влево. Счастливо, ребята!

Но этот полет, пусть он был проложен в места нехоженные и хотя бы поэтому интересные, с точки зрения экзотики ничем не мог удивить. Кроме того, здесь приходилось не столько выискивать антарктические красоты, сколько работать. Много лет спустя, когда мы работали на Дружной, полеты строились так, что кроме своей гидрологической работы, мы успевали полюбоваться трещинами, горами, ледниками. Научный состав на борту вертолета решал несколько задач. Такой полет организовывался следующим образом. Взлет с Дружной. Галс вдоль берега километров на двести – работа гидролога, причем без спешки, нервотрепки и суеты, задача – ухватить основные тенденции в распределении льда и в его характеристиках. Над душой не висит проводка судна, поиски трещин, места для разгрузки… Просто патрульный ежедекадный облет. Час посмотрел – уступил место другому, уходим на материк. Теперь между первым и вторым пилотом садится геофизик или геодезист – у них свое дело. Прошли над материком до ближайших гор – там полевой лагерь геологов. Смотри во все глаза. Метайся от иллюминатора к иллюминатору. Ахай и охай. Фотографируй. Рисуй. Спи. Жуй. Что хочешь. От гор, снова через ледник, к берегу, но не прямо на Дружную, а в сторону от нее. Когда пересечем берег и выйдем в море, снова начнется моя работа, а пока будь любознательным пассажиром, который умеет не путаться под ногами у тех, кто работает. Вот оно море. Блокнот на колени, секундомер – пуск. Двести километров до Дружной, но уже с другой стороны, и гигантский треугольник замкнут. В ушах звенит. Голова полна впечатлений. Сны – мешанина из панорам древних гор, ледников, разбивающихся на ледопады, каменистых осыпей, устилающих подножия скал, и облачности над южным полюсом, который вполне достижим и кажется почти видим – «всего-то» тысяча километров.

Два полета с Дружной по своей зрелищности особенно памятны. Причем во время одного из них удалось увидеть место, пожалуй, уникальное по своей «необычности» даже для Антарктиды. Это место на карте обозначено как «Разломы Гранд-Касмс». Согласитесь, что уже в названии его есть что-то суперграндиозное, космическое. Описания этого места есть в научных статьях и в популярной литературе, причем все авторы сходятся в одном; разломы с воздуха производят незабываемое впечатление. В общем, даже ознакомившись предварительно с картой, прочитав описание этого места и представив, в меру своей фантазии, как оно выглядит, покачаешь озадаченно головой, когда впервые увидишь его сверху, и согласишься, что все это необычно.