В. Кардин - Необъявленная война

- Давай присядем, покурим, побеседуем.— Майор опустился на ска­мейку и пилоткой вытер потную лысину. Надо же, к сорока годам та­кая плешь!

Неофициальность, чтобы не сказать панибратство, в наших отношени­ях имела свои причины. Майор Спицын сочинял стихи и, робея, приносил их в редакцию, где мой непосредственный начальник Дмитрий Павлович, сам не чуждый поэтическому творчеству, решал участь стихотворных произве­дений, рожденных в землянках. Иногда он привлекал меня к таким реше­ниям. Особенно охотно, когда предстояло отказать автору. Прием тонкой дипломатии: лично он не против публикации, но лейтенант (кивок в мою сторону) учился на литературном факультете аж в московском институте, приходится советоваться. Досадно, конечно, но приходится.

Стихи на фронте сочиняли многие. Однако фронтовая поэзия чаще все­го варьировала два симоновских мотива — «Жди меня» и «Убей его». В этих рамках развивалось и поэтическое творчество майора Спицына. Он подписывался псевдонимами — Филиппов, Тимофеев или в честь дочки — Нюркин, в честь сына — Михайлов, в честь супруги — Анненков. Не сли­шком изобретательно, зато без претензий.

Однажды я спросил: почему бы не подписаться «Спицын»? Он зама­хал руками.

- Что ты, что ты, и думать не моги! Не положено.

Переступая пopor редакции, майор Спицын словно бы забывал о сво­ем звании, своей должности в дивизионном СМЕРШе. Да и вне редакции он не старался внушить трепет. Сейчас, приглашая к беседе, был настро­ен дружелюбно. Осторожно касался деликатной темы. Потом, правда, ув­лекся и шпарил во всю ивановскую.

Деликатная тема — роман капитана Сидоренко с хозяйкой. Майор Спи­цын в этом вопросе занимал свою позицию, и, хотя давал понять — это его личная позиция, складывалось впечатление: не такая уж личная.

Ничего предосудительного в связи советского офицера с местной жи­тельницей не усматривается. Армия — не монастырь, офицер — не мерин, армейский устав — не монастырский, рассуждал стихотворец из контрраз­ведки. Только не надо крайностей.

Какие, спрашивается, тут возможны крайности? Две. Подобные двум уклонам. С одной стороны — насилие, с другой — чрезмерная близость, когда чуть ли не доходит до женитьбы. Один офи­цер-артиллерист подал в штаб рапорт — просил приказом оформить его брак с молоденькой западной украинкой. Что здесь предосудительного? Политически опрометчивый шаг. Такой брак означает связь с заграницей. Для советского офицера подобная связь исключается.

- Но Западная Украина еще в 1939 году вошла в состав Советского Союза. Какая же заграница?

- Это — формальный подход. Здешнее население еще не прошло школу перевоспитания и закалки, всерьез не проверено. Заражено враждебными настроениями. В сорок первом году стреляли нам в спину. Сейчас поддер­живают бандеровцев. Капитан Сидоренко — боевой командир, идейный товарищ и пускай не портит себе послужной список.

Тому молодому офицеру-артиллеристу вынесли в приказе неполное служебное соответствие. Так-то. Вопросы есть?

- Как насчет другой крайности?

Майор медлил, гладил лысину. Но все же отважился.

Произошел некрасивый эпизод, недостойный. Ему, выполняя задание командования, пришлось улаживать конфликт.

Недавно в одном городке украинцы натравили наших разведчиков на польку. Сказали: жена немецкого офицера. Наши ребята нагрянули, отом­стили. Групповое изнасилование.

Позорный, политически нежелательный факт. Польское правительст­во в Лондоне коллекционирует такие факты для своей клеветнической дея­тельности, возбуждает неприязнь к Советскому Союзу, его армии.

Майору Спицыну Филиппу Тимофеевичу, как владеющему польским языком, поручили побеседовать с женщиной.

Для меня сюрприз — майор владеет польским!

Спицыну было лестно мое удивление, и он, все больше распаляясь, посвятил меня в подробности своей дипломатической миссии. (Если это от­носится к дипломатии.)

Полька содержала парфюмерный магазинчик. Позади магазинчика — квартира. Второй вход в нее со двора.

Майор, не желая пугать и без того уже травмированную женщину, направился через парадную дверь. Навстречу вышла молодая, приветливо улыбающаяся дама. Еще больше обрадовалась, когда русский офицер об­ратился к ней по-польски, решив, что он у нее остановится. При пане офи­цере, подумала она, непрошеные визитеры не нагрянут.

Но пан офицер начал сомневаться: туда ли он явился, имело ли ме­сто вышеупомянутое событие?

Они пили хербату с тястками, то есть чай с пирожными. Майор, если начистоту, не очень был силен в польском. Ему стоило немалых усилий выяснить, что разведчики действительно на рассвете ввалились в квартиру за магазинчиком. Вследствие чего и произошел политически нежелатель­ный факт.

На доступном ему польском он принялся объяснять, что в Советской Армии строгая дисциплина и всякое нарушение порядка сурово наказы­вается.

Женщина подливала гостю чай, как подобает польке, вся внимание, кивает головой: так, так. Но когда сообразила, что ее незваным утренним гостям грозит кара, заволновалась. Не надо, никого не надо наказывать. Молодые хлопцы, можно понять. Вдруг закручинилась и произнесла фра­зу, поставившую майора, выполняющего дипломатическое поручение, в ту­пик:

- Но един... два, але дванаще... То, проше пана, за дужо...

Когда майор после такого заявления пришел в себя, когда понял, что дипломатические осложнения маловероятны, к нему вернулось чувство юмора, и теперь он мне объяснял, что пострадавшая вела себя разумно: ничего не можешь поделать, расслабляйся и получай удовольствие.

- Между прочим,— задумчиво добавил майор Спицын, пересказы­вая мне эту историю, — здесь больше мудрости, чем видится. Ладно, не о том речь. Полька не держит обиду на советскую власть, а это — глав­ное. Звон поднимать не будет. Никакая она, кстати, не жена немецкого офицера. Жил у нее какой-то лейтенант. А было что между ними или не было — не наша забота... Командиру взвода пешей разведки объявили о неполном служебном соответствии...

Майор Спицын Филипп Тимофеевич сидел, откинувшись на спинку ска­мейки, сняв пилотку. На лысине блестели капельки пота, пот стекал по вискам, он расстегнул ворот гимнастерки. Я дымил трубкой. Трогатель­ная пара.

Бандеровцев майор Спицын определил коротко — фашисты. И мето­ды у них фашистские: польским младенцам разбивают головы о косяк двери.

- Вы это видели, Филипп Тимофеевич?

- Такие вопросы слышать не желаю. Лучше сам мне ответь. Вот ты был в гостях у сидоренковой крали, в этом дворце. Скажи: так живет тру­довое крестьянство? Вот тебе их классовая база... Относительно «видел — не видел» разъясняю: не все обязательно видеть своими глазами. Глав­ное — надежные источники информации. Воображаешь, если вы там с Дмитрием Палычем тары-бары себе позволяете, уши развешиваете, это ни­кому не известно? Ладно, ладно, шучу.