В. Кардин - Необъявленная война

От этих шуток мне сделалось не по себе, во рту пересохло. Никаких предосудительных разговоров мы с Дмитрием Павловичем не вели. Однако самый каверзный вопрос — кто же из маленького коллектива редакции и типографии информирует Филиппа Тимофеевича?

Впервые я посмотрел на майора Спицына не как на безобидного гра­фомана, но как на соглядатая, занятого вынюхиванием и подслушиванием, собиранием компромата. Мог бы и раньше об этом подумать. О многом следовало раньше подумать. Не случилось. Сами тому виной. Но и война, утверждавшая в каких-то заблуждениях.

Мы являлись в военкоматы, не дожидаясь повестки. Шли на фронт. На нашу войну. Теперь же безотчетно втягивались в другую войну — не­объявленную. Смутно представляя себе неприятеля, не понимая ни зако­на боевых действий, ни их беззакония. Еще не понимая: необъявленные войны — условие существования советского режима.

Майор Спицын Филипп Тимофеевич, дружески похлопывая меня по руке, продолжал лекцию о бандеровском движении. Его истоки в Австро-Венгерской империи, когда объединились интеллигенты, встревоженные онемечиванием украинской культуры. Гражданская война и последующие годы усилили антирусские настроения.

Бандеровцы, втолковывал майор Спицын, не лучше немецких фаши­стов. Пусть самого Степана Бандеру отправили в концлагерь.

- Выходит, бандеровцы против нас и против вермахта?

Ничего подобного, уверял майор, главный их враг — Советская Ар­мия и польские партизаны. Среди этих партизан есть и фашисты: Армия Крайова, Народове силы збройны, есть и коммунисты — Армия Людова. Без пол-литра не разберешься. Для того и контрразведка — вникать в слож­ности, вести тонкую игру. Какую игру? Стравливать, к примеру, бандеровцев и аковцев, которые дадут о себе знать за Саном. Бандеровцы тоже там озоруют. Не говоря уже об эсэсовской дивизии «Галичина», сформирован­ной из добровольцев — жителей Западной Украины.

Но какие они националисты, если взяли сторону Гитлера?

В книге маршала К. Москаленко «На юго-западном направлении. 1943—1945 гг. Воспоминания командарма» (Москва, 1972) говорится и об эсэсовской дивизии «Галичина», и об «агентуре гитлеровцев — националистическом подполье в западных областях Украины».

«И я не забыл,— сказано там,— что с началом боевых действий появились в лесах некоторых западноукраинских областей буржуазно-на­ционалистические банды. Но мне также хорошо известно, что то была плат­ная агентура гитлеровской разведки и что руководство ею осуществля­лось из Берлина.

Членами банд являлись местные кулаки, чьи земли были отобраны и разделены между беднейшим крестьянством, и различное антисоветское отребье, бежавшее в период гражданской войны за пределы нашей страны и нашедшее приют на территории бывшей панской Польши...».

Москаленко, командовавший 38-й армией (в ее состав на последнем этапе войны входила и наша дивизия), вместе с тем отмечает, что с вес­ны 1944 года значительную часть пополнения составляли жители западно­украинских областей. Они честно сражались против гитлеровских войск.

Командарм не видит различия между «Галичиной» и оуновскими от­рядами, которые именуют «бандами». (Трогательная вера в убийственную силу слова: «бандами» гитлеровцы именовали наших партизан; в совет­ской печати называли отряды афганского сопротивления.)

Более чем через четверть века после войны командарм пишет так, словно все еще не знает элементарной правды об оуновском движении. Не желает знать фактов.

Факты, правда, не отличаются одномерностью и простотой. Фракция ОУН, возглавляемая Степаном Бандерой, в начале войны учредила свое правительство во Львове. Гитлеровцам это пришлось не по нраву. Мини­стров они арестовали, Бандеру бросили в «политический бункер» Заксенхаузена. «Политический» — так как здесь содержались деятели, с кото­рыми руководители рейха надеялись найти общий язык. В поисках тако­го языка двух братьев Бандеры уничтожили в Освенциме.

Но и это не принесло результатов. Бандеру выпустили из Заксенхаузена осенью 1944 года, когда у Советской Армии, бравшей Карпаты, освобожденная от немцев Украина оставалась в тылу. Гитлеровцы хотели, чтоб отряды УПА дезорганизовывали этот тыл, нарушали коммуникации, били нашим частям в спину.

Приверженцы Андрея Мельника, солидарные с немецкими властями, не имели народной поддержки. Гитлеровцам приходилось если и не флир­товать с Бандерой (он отказался от союза с Берлином), то подбрасывать оружие отдельным бандеровским отрядам. Они сформировали Украинский освободительный комитет во главе с генералом Павлом Шандруком (начштаба у Петлюры, потом — польский офицер). В комитет вошли мельниковцы, разные фракции национального движения. Кроме бандеровцев...

Не смолкал грохот фронта от Белого моря до Черного. Под этот гро­хот пластинку с «Интернационалом» окончательно сняли с проигрывате­ля. Отвергнутая идея мировой революции и обретенная идея империи со­впадали в одном — обе игнорировали национальную проблему и рассчи­тывали на грубую силу.

Не одними нашими победами славно лето сорок четвертого. Этим ле­том— но тут необходима точность,— 22 июня, был принят приказ № 0078/42 по Народному Комиссариату Внутренних Дел Союза ССР и Народному Комиссариату Обороны Союза ССР (два нуля в начале номе­ра означают: совершенно секретно). Содержание приказа: о ликвидации саботажа на Украине и о контроле над командирами и красноармейцами, мобилизованными из освобожденных областей Украины.

Пункт первый — выслать в отдаленные края Союза ССР всех украин­цев, проживавших под властью немецких оккупантов.

Приказ скрепили подписями Л. Берия и Г. Жуков.

Имперская идея достигла стадии бреда. И была преступно упущена реальная возможность сплотить народы, поднявшиеся против гитлеровско­го нашествия.

Совсем по-другому могла сложиться история нашего отечества, и не обязательно было бы нам сейчас сидеть у разбитого корыта. Не надо злую волю властной личности, опирающуюся на государственную мощь и пар­тийно-мафиозные структуры, принимать за единственную историческую перспективу, рок неотвратимый.

Ежели рок, то и виноватых нет. А они были.

Не по силам оказалось выселить с Украины украинцев, отыгрались на других народах, депортировав сотни тысяч по национальному признаку.

В стенах Института истории, философии и литературы на лесистой окраине Москвы, за царком Сокольники, вспыхивали дискуссии по раз­ным поводам. О том, например, как мировоззрение писателя отражается на его творчестве. Один лишь вопрос не вызывал разногласий — нацио­нальный. Не было такого вопроса. Потому, вероятно, старшему лейтенан­ту трудно было понять и Марию, и майора Спицына. Трудно разобраться в происходящем.