В. Кардин - Необъявленная война

Добавлю еще: ничто так не содействует упрощенному взгляду на на­циональный характер, как кризисные ситуации. Чего только у нас в газе­тах не писали о немецкой нации в годы войны! Скаредны, трусливы, над­менны, отвратительно педантичны, изначально жестоки. Фашизм — сугу­бо национальный продукт народа-изувера.

Гитлеровская пропаганда в аналогичных тонах рисовала славян, преж­де всего русских. Фоторепортеры отыскивали дегенеративные типажи сре­ди военнопленных. Операторы кинохроники, смакуя, запечатлевали убогие избы с земляным полом.

Тут и еще одно. На великий народ автоматически переносится отно­шение к его правителям, их политике.

Украинка, молодая интеллигентка, судила русских за коллективиза­цию, не догадываясь, что большинство советских солдат, в прошлом кресть­ян, надеется на послевоенную ликвидацию колхозов.

Участь Марии была предрешена той же осенью 1944 года, когда шло Карпатское сражение. Москва окончательно установила свою политическую линию на освобожденных землях Белоруссии и Украины. Были приняты специальные постановления ЦК ВКП(б). Директивный журнал «Больше­вик» в октябрьском номере сообщал:

«Белая эмиграция, банды Бандеры, Бульбы, Мельника — все это ши­роко использовалось немцами на Украине... Презренные прислужники Гит­лера представляли свои националистические лозунги на службу герман­скому империализму и активно участвовали в массовых убийствах, прово­дившихся немцами. Партийные организации должны активизировать свою работу особенно в сельской местности на Украине. Они должны помнить, что до тех пор, пока не будет искоренен немецко-украинский национализм, невозможно восстановить экономику и национальную культуру Украины».

Явная тревога вызвана настроениями жителей освобожденных районов, «частнособственническими инстинктами», поощрением торговли. Такие на­строения могли перекинуться на армию. Особенно когда ей откроется сель­ская жизнь Польши, Венгрии, Румынии, Чехословакии.

Марию ждала «долгая дорога» и «казенный дом». Но не хватает во­ображения представить себе ее, гордую красавицу, в зековской телогрей­ке, истощенной, с ввалившимися, угасшими глазами. Представить себе ее лагерную участь.

Майор Спицын Филипп Тимофеевич кое-что знал, когда говорил об активности АК и других партизанских группировок. В этих краях действо­вали и оуновские отряды, не щадившие поляков. Как и аковцы не щадили украинцев.

Внутри всесветной, громогласной войны кипела приглушенная, но не менее жестокая. Каждое воинство имело свои оттенки, направления. Чело­веку нелегко было сориентироваться, выбрать собственное место. Хватит с него крови, не желает он больше.

То есть как это не желаешь? — вопрошают ночные гости, передер­гивая затвор.— Тебе не дорога польская отчизна? (Или самостийная Ук­раина.)

А то еще заявляются гости от «старшего брата». Те жмут на обе пе­дали — рассуждают о славянской солидарности и о классовой. Уже уста­новлено: классовая зависть переводится на национальный язык.

Кстати, подумалось мне сейчас, откуда уверенность, будто мужики, толкавшие наш автобус и немецкий бронетранспортер, — поляки? Не иск­лючено, что украинцы. Здесь их жило немалое число.

Тогда представления Марии о польском и украинском национальном характерах терпят окончательный крах. Только откажется ли она от них?

Ее благополучие, ее шальная любовь были обречены. Она не желала с этим мириться, цеплялась за зыбкую надежду: в большевике Косте про­будится голос крови. Потеряв голову, шла на риск. Не только при Косте, но и при его приятеле говорила такое, за что их общий знакомец майор Спицын укатал бы ее за Можай.

Война — зона риска. История человечества сводится к постоянному расширению этой зоны. Самолеты сбрасывают бомбовый груз на мирно спящие тыловые города. Партизаны орудуют в районах, на сотни километ­ров удаленные от линии фронта. (Размах такого движения во времена герильи или Отечественной войны 1812 года не сравним со второй мировой войной.)

Все начинается нежеланием признать чужеземный гарнизон хозяином на своей земле. Отсюда берет начало сопротивление, многие необъявлен­ные войны. Но лишь начало, не более того.

Наше взращенное на романтических книжках представление о парти­занской войне — вольная стихия бурно вздымается снизу — не всегда со­ответствует действительности.

Партизанское движение на оккупированной советской земле держали под контролем партийные органы, частично подпольные, частично находив­шиеся по ту сторону фронта. Руководили движением специально созданные штабы на незанятой территории. Основные нити стягивались к одному из управлений НКВД. Действуя во вражеском тылу, бригада, о которой я упоминал, непосредственно подчинялась этому управлению. В ней вместе с недоучившимися студентами и классными спортсменами служили опыт­ные пограничники и разведчики масштаба Абеля.

Украинская повстанческая армия в отличие от наших партизан и ди­версионных групп, от Армии Крайовой или «лесных братьев» в Прибал­тике не имела кадрового костяка. Неоткуда было ему взяться.

Но при всех обстоятельствах различие между армией и партизанским отрядом велико. В первом случае главенствует мобилизационный приказ, во втором — собственное желание идти на смертельный риск. Для всту­пившего в УПА этот риск не сводился к перспективе схлопотать пулю, ис­течь кровью; прибавлялась возможность стать жертвой Шемякина суда, угодить к стенке или на Колыму. Он не считался военнопленным. В такой необъявленной войне пленных обычно не бывает.

С годами Великая Отечественная отступала на второй план, на за­дворки памяти. Однако не отпускала. А что до необъявленной войны, то на нее иной раз попадаешь, и не отдавая себе отчет. Написанное тобой, профессиональным литератором, кем-то там, наверху, признано ошибоч­ным, «порочным», и ты становишься мишенью, объектом атаки. Еще сам не понимаешь: главный редактор газеты, директор издательства, покрови­тельственно предостерегающие тебя, выполняют боевое задание своего на­чальства. Потом следуют операции более сложные: зубодробительная статья не в центральном органе, аналогичная статья, уже в «Правде», правдинская статья, но теперь с обязательной перепечаткой в других газетах. Бе­седы с представителями инстанций; упреки перерастают в угрозы, угрозы конкретизируются по мере твоего отказа каяться. Наступает следующий этап боевых действий. Во исполнение угроз рассыпается набор книги, го­товый к выходу. Откровенные намеки на еще менее желательные послед­ствия.

К исходу шестидесятых все стадии у меня остались позади, набор од­ной книги рассыпан, другой вот-вот рассыплют. Разгромная операция бли­зится к горестному для автора завершению. Печатать его по крайней мере в ближайшее время не будут. А что будет в дальнейшем — туман, тучи.