Рейми Лиддл - Долой возраст, к чёрту дом!

«Боже мой», – только и смогла выдавить я.

В кабинет вошла молодая лаборантка. В руках она держала два листа с расшифровкой стоимости операции по спасению Ринго. Она начала зачитывать каждый пункт, а я едва слышала ее и с трудом воспринимала информацию. Тим, должно быть, чувствовал то же самое. Он прервал ее, попросив озвучить конечную сумму. «У нас очень мало времени», – сказал он. Денег требовалось много. И не было никаких гарантий. Мы все равно подписали документ, поскольку не представляли жизнь без Ринго.

В кармане Тима лежал необналиченный чек. Восемь лет назад он унаследовал машину своей сестры, но за ненадобностью мы недавно продали ее. Выручки от продажи машины хватало ровно для того, чтобы покрыть расходы на операцию. И вновь мы почувствовали, что Стейси нашла способ вмешаться и позаботиться о нас.

Ринго подготовили к операции, ему поставили капельницу со снотворным, закрепив ее на левой лапе. Он махал хвостом, а мы пожелали ему добрых снов, возможно, прощаясь навсегда. Когда Тим заводил машину, я взглянула на него. Глаза у него были красными и опухшими, наверное, как и мои. У меня скрутило живот, а руки тряслись. Мне показалось, что я заболеваю. Тим едва мог вести машину: из-за слез он практически не видел дороги. Мы были крайне подавлены.

Поднявшись по ступенькам в наш фургон, мы сели на диван рядом с Нормой и разрыдались. Раньше мы никогда не оставляли ее одну, да еще и в неведенье. Тим не спеша рассказал ей о случившемся. Он говорил обрывками, а голос его надрывался, когда он пытался вспомнить подробности. «Мам, все очень плохо, – закончил он, – мы не знаем, чем это закончится». И он зарыдал снова. Он взял меня за руку. Мы пребывали в полной безысходности, казалось, ничто не может нас утешить.

«ПОСЛУШАЙТЕ» – сказала Норма. Звук ее голоса заставил меня перестать рыдать, и я в удивлении подняла на нее глаза. Она не кричала, но говорила громко и уверенно. Оторвав руки от лица, я взглянула на Тима, которого, казалось, ее командный тон поразил еще больше. – Вы должны мыслить позитивно, – потребовала она, – ради Ринго. Вы должны верить в то, что с ним все будет хорошо. Иначе вы сделаете ему только хуже».

Было уже намного позже девяти вечера, и мы проводили Норму до кровати в тишине, без нашего обычного ритуала с танцами и пением. На нас подействовала сила ее убеждения, и мы пытались взять себя в руки. Мы так и не сомкнули глаз, пока, наконец, не раздался звонок из ветеринарной клиники, положивший конец нашему трехчасовому беспокойству. «Мы вскрыли Ринго, и у меня для вас хорошие новости, – сказала доктор Уилсон, – селезенка не повреждена, вы успели вовремя».

Мы с Тимом прильнули к телефонной трубке, прижавшись щеками друг к другу: из-за проблем со связью мы с трудом могли разобрать, что говорила нам доктор Уилсон. Из глаз у нас потекли слезы, сливаясь в общем потоке и капая на ковер под нашими ногами. «С ним все будет хорошо?» – спросила я с надеждой.

«Пока еще нельзя точно сказать, что его жизни ничего не угрожает, – предупредила она, – его желудок и внутренние органы в полном порядке, однако никогда не знаешь, что произойдет с крупной собакой после окончания действия анестезии. Но пока все хорошо. Вам нужно немного поспать. Я больше не потревожу вас до утра, если только не будет осложнений. Я лишь хотела рассказать вам, как он себя чувствует в данный момент». Голос хирурга был уставшим, но уверенным – хотя она и старалась не давать ложной надежды. Должно быть, во время звонка мы оба задержали дыхание, поскольку, повесив трубку, разом выдохнули.

Мы так и не заснули, молясь о том, чтобы все прошло удачно. Утром нам снова позвонили и сообщили хорошие новости. Ринго пережил операцию, и процесс восстановления шел довольно неплохо. «Мы оставим его в клинике еще на пару дней, чтобы приглядеть за ним, но вы, если хотите, можете навесить его», – сказали нам в приемной. «Приедем через полчаса», – ответил Тим.

Мы вздохнули с облегчением, когда Ринго вприпрыжку вбежал к нам в зал для посетителей. Он все еще находился под действием лекарств и был немного растерян. Мы ласково погладили Ринго по мягкой, вьющейся шерсти и крепко обняли его. Наш любимец висел на волоске от смерти, и это стало для нас тревожным сигналом: в конце концов, все мы уязвимы и подвержены неприятностям.

Следующая неделя выдалась для нас тяжелой. Ринго отказывался есть специальный корм, прописанный ветеринаром, поэтому Тиму пришлось самостоятельно готовить для него специальное рагу, которое он добавлял ко всем приемам пищи. Нам необходимо было четыре раза в день давать Ринго лекарства, затем помогать Норме, и только потом мы могли заняться собой.

В день свадьбы я проснулась рано, чтобы поснимать невест в золотых лучах утреннего солнца. Стоял отличный летний денек. Было солнечно и тепло, но не жарко, на небе не было ни облачка, ничто не предвещало дождя. Именно о таком свадебном дне мечтает каждая невеста. Три девчонки – и больше никого. Мы смеялись, наслаждались жизнью и дарили друг другу подарки, надеясь, что они прослужат нам всю жизнь.

После фотосессии мы вернулись в лагерь как раз к тому времени, когда Норме нужно было принимать лекарства. Мы пересеклись с Тимом, который убегал из дома, чтобы успеть подготовить праздничный стол на 120 персон. Мы рассчитали все так, чтобы уход за Нормой и Ринго никак не помешал нашим планам.

Норма заблаговременно подготовила наряд на свадьбу и встала пораньше, чтобы приодеться. Она даже накрасила губы розовым блеском, который берегла для особых случаев. И все же что-то было не так: на ней словно лица не было, ее фирменная улыбка погасла, а вместо нее появилась некая гримаса.

«Сегодня такой прекрасный день, как ты чувствуешь себя?» – спросила я, пытаясь скрыть беспокойство в голосе. Она потупила взгляд и сказала: «Средне». Это было что-то новенькое. За десять месяцев путешествия я ни разу не видела ее расстроенной с тех пор, как мы уехали из Преск-Айла.

Она сказала, что с трудом может дышать и у нее какая-то непонятная боль в животе. Он выглядела напуганной. Неужели этому виной рак? Может, у нее возникли проблемы с сердцем? Или что-то не так с легкими? Понять, в чем дело, было сложно, но перемены были разительными. Она беспокоилась, боялась и, как обычно, не хотела быть обузой для других.

Мой эгоизм не давал мне покоя. «Серьезно? – думала я. – Мы готовились к этому дню несколько месяцев. Сегодня я должна дарить радость своим друзьям. Мы только что пережили болезнь Ринго, а теперь еще и это?» Я устала. Мы все устали.

«Может, она имеет что-то против однополых браков и до сих пор молчала об этом, – подумала я, – может, это смущает ее настолько, что только физическое проявление болезни может помочь ей отгородиться от этой неловкой ситуации? Или она и впрямь нездорова? Она умирает? Как ей помочь?» Нам нужно было поговорить.