Людмила Якимова - Мемуары учёной дамы

Как я была социологом

ПИП, как его звали сотрудники, учтя мой педагогический стаж, знание студенческой жизни не понаслышке и опыт работы, назначил меня руководителем группы по исследованию свободного времени студентов. Группу составлял лаборант Слава Чумаков, энергичность и мобильность которого вполне соответствовала масштабу целой группы. А я, следовательно, была его и ее, т. е. группы, руководителем. Тема исследования не была лишена актуальности: именно в это время, в середине 60-х годов, появились хиппи, приобрели известность другие формы молодежного свободолюбия, отмеченного протестом против буржуазного конформизма, мира тотального потребительства. Характерной их чертой было нетерпение к разного рода запретам и ограничениям, что привело в конце концов к издержкам современной толерантности. Впереди был роковой 1968 год, когда во Франции произошла вошедшая в историю молодежная революция, стоившая политической карьеры генералу де Голлю.

В смысле затрат собственного времени работа оказалась трудоемкой и технологически уязвимой. Руководством к действию служила типовая анкета, графы которой следовало заполнить путем либо личного общения со студентами, либо распространения ее среди них с последующим возвращением в руки исследователей. Все вузы расположены в городе, пространственный разброс их огромен, времени на дорогу уходило много, сам процесс общения со студентами не был отлажен, на исследовательские контакты они шли неохотно. Анкеты собрать удавалось с трудом, а иногда и просто не удавалось, при личном опросе студенты фантазировали и врали: времени свободного у них нет, все уходит на учебу, а если оно возникает, то уходит на чтение и общественно полезные дела. Поскольку и я, и Слава обладали опытом студенчества, а врать и фантазировать можно было и самостоятельно — то восполнить дефицит реальных контактов со студентами оказалось делом не только не трудным, но даже и веселым.

Избрав местом откровенной профанации исследовательской деятельности уютное кафе, за чашкой кофе с булочкой мы лихо, обговаривая свои действия вслух, заполняли анкеты, активно подключив к этой работе и личную память, и игру воображения, и, конечно же, реальные наблюдения. Для придания исследованию эффекта неопровержимости вступили в контакт как раз с женой Н., работавшей в пединституте и обеспечившей нам регулярное общение с реальными студентами, без дураков поставлявшими нам информацию об использовании свободного времени. Это в случае необходимости убеждало в неподдельности нашего исследования да и в действительности служило неким коррелятом нашего социологического свободомыслия.

Зиму 1966-го я хорошо запомнила как время нечаянно открывшейся возможности проникнуться простором вольно раскинувшегося города, познакомиться с архитектурным обликом его улиц, его вузами, кинотеатрами, музеями… Загадочно звучали вузовские аббревиатуры: НИИЖТ, Сибстрин, НЭТИ… Осталось в памяти как памятник сталинской эпохи монументальное здание Новосибирского института инженеров железнодорожного транспорта, где длина и широта коридоров, наполнявшихся студенческой массой в перемены, ассоциировались с гулом вокзальных перронов.

В свободное от общения со студентами и работы за кофейным столом время мы со Славой старательно осваивали текущий репертуар кинотеатров. Повинуясь моим культурным запросам, вместе со мной он знакомился с экспозициями городских музеев, а однажды последовал за мной даже на демонстрацию мод. Отдали должную дань и книжным магазинам.

Между тем настало время поставить точку в сборе информационного материала о свободном времени новосибирских студентов, вернуться к кабинетной работе и представить начальству соответствующий отчет. Надеяться на помощь Славы на этом этапе было бесполезно. На основе собранных и придуманных вместе с ним данных, с оглядкой на жизненный опыт, интуицию и с присовокуплением известной доли творческой фантазии мною был создан довольно значительный по объему социологический нарратив, спокойно, как должное, принятый ПИПом. Нельзя сказать, что, поставляя этот исследовательский опус начальству, я не испытывала чувств, подобных угрызениям совести, но, понаблюдав организацию научного труда в отделе, успокоилась.

Если работа в вузе, ориентированная главным образом на расписание занятий, тем не менее оставляла возможности маневрировать временем, то в институте был обязателен восьмичасовой рабочий день. Однако сотрудники нашли способ комфортного приспособления к такому рабочему режиму, не истязая себя многочасовым сидением за рабочим столом. Вовремя придя на работу и отметившись в присутствии, отправлялись с чайниками за водой в туалет, заваривали чай, раскладывали домашние припасы, щедро потчуя друг друга, обменивались новостями; для душевной беседы удобным местом был длинный коридор, для занятий своими делами можно было уйти в библиотеку, уединившись в читальном зале. Внешняя строгость рабочего режима нивелировалась внутренним небрежением к трудовой дисциплине. В конечном счете все сводилось к личному фактору, условия же оказывались равно благоприятными и для честного труженика, и для симулянта. Не случайно в те годы был популярен анекдот:

— Можешь дать определение науки?

— Могу. Наука — это способ удовлетворения личной любознательности за государственный счет.

Я сдружилась с коллегами, мне с ними было интересно, атмосфера дружеских разговоров и вольного обмена суждениями отличалась огромной силой притягательности, стихия удовлетворения личной любознательности за государственный счет затягивала все глубже… Но не оставляло и чувство внутренней неудовлетворенности и страх потерять свою профессиональную выучку.

С неожиданной глубиной запал в душу прочитанный уже в Новосибирске роман Жоржа Сименона «Негритянский квартал», герой которого пал жертвой своей душевной лености и податливости. Казалось, лишь на время и случайно отдавшись нетребовательной жизни негритянского квартала, цивилизованный француз не замечает, как превращается в добровольного пленника чуждой ему социальной среды. Порой и мне казалось, что, работая в Институте экономики, я предаюсь какому-то житейскому паллиативу, играю в чужие игры, изменяю себе — и в ход шли пословицы из богатейшего арсенала мамы: плыву по течению, сижу сложа руки, жду у моря погоды…

«История Сибири», том пятый

Этому неостывшему желанию заняться своим делом восблагоприятствовали реальные обстоятельства. В недрах Института экономики произрастало и набирало силу древо гуманитарных наук: возник сначала отдел гуманитарных исследований, через некоторое время преобразовавшийся в Институт истории, филологии и философии СО АН СССР, возглавленный А. П. Окладниковым. Кстати, и располагался он на том же четвертом этаже, что и сектор, где я работала социологом, только в другом крыле здания. Под руководством академика А. П. Окладникова развернулась редкая по масштабу работа над пятитомной «Историей Сибири», потребовавшей комплексных усилий не только историков, но и археологов, этнографов, философов, экономистов, филологов и вовлечения в дело ее создания не только внутренних сил института, но и гуманитарного потенциала всей Сибири.