Сергей Довлатов - Переписка С.Д. Довлатова с И.П. Смирновым

«Л-дом правят, как и раньше, три генерала КГБ». Спасибо за отклик на статейку в «Беседе». Ты — единственный, кто мне об этом написал. Вскоре должен выйти очередной номер.[1] Пришлю. Обнимаю и желаю тебе и всему твоему семейству удачи в этом году. Рената передает приветы.

Твой

Игорь

4. 1. 87

1. В «Беседе» (1987. № 6) напечатана статья И. С. «Непознаваемый субъект».

***

69. Сергей Довлатов — Игорю Смирнову

9 марта <1987>

Дорогой Игорь!

Я специально затянул с ответом, чтобы не терзать тебя. Пусть наша переписка будет вялотекущей, как шизофрения у Чирскова.

Твое письмо с ленинградскими приключениями очень на нас подействовало, и даже не потому, что ты сообщаешь что-то уж такое невероятное, а важно подтверждение собственным чувствам. Обсуждать советские проблемы в письме не имеет смысла, уверен, что на все это мы с тобой смотрим более или менее одинаково. Все равно дело не в Гумилеве, Набокове, Ходасевиче или даже Бродском, а в том, насколько они готовы выскочить из собственного скелета, насколько готовы и способны перестраивать собственный фундамент, короче — что они предпримут с основами. В косметические реформы я, конечно, верю, а в капитальные — не очень. Просто стали умнее и не повторяют хрущевских ошибок с интеллигенцией.

У нас ничего не происходит. Промелькнула Ахмадулина, искренняя и милая, как все алкаши. Явила некую смесь барства и босячества. Стихи обыкновенно хорошие. У Кушнера, по-моему, лучше.

Бродский получил невероятно престижную премию — от американских критиков. Ее дают эзотерические манхеттенские евреи, Иосиф, выступая на вручении, сказал, что в 6-м классе у него была переэкзаменовка по английскому, и вот сейчас, написав по-английски книгу («Лес зен уан», «Меньше единицы»), он экзамен выдержал. Все было мило.

У меня вышла очень плохая книжка «Иностранка». Скоро выйдет еще одна, лучше, и я тебе их пришлю. Есть также контракт на английский вариант «Наших». В общем, ничего трагического не происходит, только мать моя почти беспрерывно больна. Я бог знает к чему готовлюсь, и, конечно, в ужасе. Я к ней очень, даже почти противоестественно, привязан.

В остальном все идет нормально. Водки не пью, причем теперь уже без врача, сам. Чего тебе отнюдь не желаю, потому что водка уводила от действительности, теперь меня ничего от нее не уводит, и я переутомился.

Ты когда-нибудь отдыхал? То есть нормально, как в санатории? Я никогда в жизни в отпуске не был. Единственное, что у меня бывало в смысле отдыха, — запои, но это не совсем то.

Обнимаю тебя. Будь здоров. Привет Ренате.

Пиши хотя бы с опозданием. Когда ты все-таки приедешь? Ты, кажется, писал, что в этом году?

С.

***

70. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову

Дорогой Сережа,

выждав, пишу, хотя оснований для писания мало — нет событий. Кажется, я тебе не сообщал еще, что в конце февраля был на некоем собрании русскоязычных писателей из Европы во Фрибурге. Мамлеев[1] оказался, по Фрибургскому счету, чемпион. Синявский, Зинник[2] и Померанцев[3] были по-человечески симпатичны. Почему были допущены остальные (не буду называть имена), осталось для меня загадкой. Пермь какая-то, да еще и до «перестройки». В основном же сидел дома, заканчивал книжку по теории литературы, а когда закончил ее, то начался семестр, съедающий все время и силы. Очень похоже, что я смогу приехать в США в начале апреля следующего года (на конференцию по Гоголю, в Коннектикут, но если туда, то и в Нью-Йорк). Из Сов. Союза мне писать перестали. Видимо, мы для «них» более не представляем того, не слишком интенсивного интереса, который они питали к нам, когда «их» положение было безнадежным. Теперь «они» сами стали интересны для себя. В ближайшее время в Л-д не собираюсь, тем более, что надеюсь, что в октябре на три недели ко мне приедет моя мама (как твоя? приветы — ей). Зачем я написал книжку по теории литературы, я не понимаю.[4] Все, что пишется, пропадает в прорве: до Сов. Союза доходят три экземпляра, о существовании которых оставшиеся 299 999 997 человек не догадываются; западные слависты или вообще не читают книг на русском языке, или читают то, что типично для страны, которую они исследуют (т. е. не мои книги). Я пытался писать и по-немецки, причем старался быть провокационным, насколько это позволяет научный язык, но этот рынок еще более загадочен и еще более похож на бездонную свалку, чем советско-славистский, так что никакой «обратной связи» и здесь не возникает. Говорят, что Лихачев недавно был в Париже; до начала перестройки он почти помирал (простата, желудок и многое-многое другое); в Париже он был обследован врачами, которые не установили у него ни одной болезни, несмотря на его восемьдесят лет.

Вот что делает с людьми почет.

Обнимаю! Приветы — всем твоим. Рената кланяется.

Жду «вялотекущего» письма.

Всегда твой

Игорь

2 мая 87

1.Юрий Витальевич Мамлеев (1931—2015) — писатель, в 1974 эмигрировал в США, с 1983 жил в Париже, создатель направления «метафизический реализм».

2.Зиновий Ефимович Зиник (род. в 1945) — писатель, в 1975 эмигрировал, с 1976 работал на Би-би-си.

3.Игорь Яковлевич Померанцев (род. в 1948) — поэт, эссеист, журналист, с 1978 в эмиграции, с 1980 работал на Би-би-си, с 1987 — на «Радио Свобода».

4.Имеется в виду книга: Смирнов И. На пути к теории литературы. Амстердам, 1987.

***

71. Сергей Довлатов — Игорю Смирнову

11 июля <1987>

Дорогой Игорь!

Сначала я хочу выразить обывательскую догадку насчет твоей «теории литературы», а затем сообщу нечто драматическое.

Мне кажется, зря ты так печально настроен относительно структурализма (или как его там). Что об этом думают слависты, я не знаю и, конечно же, этим не интересуюсь, но перестройщики в Союзе должны, мне кажется, в скором времени за это дело ухватиться. Если они и дальше будут питать чем-то свою зыбкую гласность, то рано или поздно наткнутся на структурализм как на нечто прогрессивное и значительное по форме с одной стороны, а с другой стороны — в общем-то, безобидное по содержанию.

Мне всегда представлялось странным, что большевики не любят формализма, в принципе он должен бы им нравиться.

Конечно, развитие истинной науки о литературе угрожает всем формально немощным писателям, а их, среди тех же деревенщиков, много. Но вроде бы партия на это пошла, дав некоторую волю Аверинцеву или там Лакшину.

Я бы на их, большевиков, месте со страшной силой двигал бы в печать — для услаждения интеллигенции и в то же время без особого риска — все малодоступное народу. Кстати, «народ» обладает способностью уважать непонятные ему вещи.

Короче, вот увидишь, потерпи шесть месяцев.

А теперь — драматизм. Знай, что три недели назад меня увезли в больницу с сильным кровотечением <���…>.