Литт Вун Лонг - Путь через лес. О грибах и скорби

В списках регистрации населения и других официальных документах я больше не значилась ни как «замужняя», ни как «незамужняя», а относилась к категории «вдова/вдовец». Мы, составляющие ее, в обществе неприметны, но, бывает, понимающе кивнем собрату, как это делают владельцы машин одинаковых марок, члены еще одной тайной общины.

Я добросовестно посещала встречи, организованные благотворительной организацией францисканцев для эмоциональной поддержки людей, потерявших близких. Мне их очень рекомендовали. Собирались в основном женщины, лишившиеся спутников примерно тогда же, когда и я. Одни замуж вышли совсем недавно, другие прожили вместе долгие годы. У некоторых были маленькие дети, о которых надо было заботиться. Переживаниям скорби они могли отдаться лишь на коротких встречах в группе. Чьи-то работодатели относились к личной трагедии с пониманием, чьи-то — нет. У некоторых несчастных в довершение к скорби были еще и проблемы в семье.

Компания не слишком веселая. В первый день в школе вдов я еще не была уверена, что подобные мероприятия мне по душе, но так как я по-прежнему не могла говорить об Эйольфе без слез, то решила, что поддержка будет кстати. Любая мелочь, любая мысль могли запустить слезно-поливальную машину, о существовании которой я раньше и не догадывалась. И раз эта организация накопила опыт «психологической работы по преодолению скорби», я решила не задавать слишком много вопросов и плыть по течению.

Плюс группы был в том, что на встречах я могла быть самой собой, не притворяясь. К тому же эти собрания помогли мне увидеть свое горе со стороны. Группа была открытой для новых участников. Слышать рассказы о недавней потере близкого человека неизменно больно. Особенно сильно в память мне врезалась участница, которая не могла выдавить из себя ни слова и просто смотрела в пол. Хотя она почти ничего не сказала, все ей сочувствовали. По крайней мере, во мне живо встрепенулись чувства, обуявшие меня сразу после смерти Эйольфа. Вместе с тем я стала замечать, насколько долгий путь уже проделала в изматывающей борьбе со скорбью. Я не только оглянулась на проделанный путь, но и представила себе предстоящий. Возможно, благодаря такому подобные группы помогают большинству горюющих.

Утрата — холодная бетонная стена. Когда жизнь швыряет тебя об эту стену, болит всё тело. Со смертью близких все в группе стали чаще наведываться к врачу. То, что у скорбящих ослабляется иммунитет, — доказанный факт. Мысли у всех разбегались. Кто-то пробовал медитировать, кто-то ходил по спа-салонам или отправлялся в путешествие. Все мы были в отчаянии, у всех уходила масса времени и сил на то, чтобы найти способ справиться с горем. Не существует петушиного слова, позволяющего призвать новую жизнь.

Можно ли просто взять и перестать горевать? Можно ли просто сделать выбор в пользу счастливой и беззаботной жизни?

Сейчас я уверена в одном: процесс преодоления скорби — не надежная устойчивая лестница вверх, а запутанная дорога, иногда уходящая у тебя из-под ног. Путь от скорби к ее отсутствию не прям и предсказуем, а извилист. Так называемый «прогресс» здесь случается тогда, когда это будет угодно скорби, а не тебе. Для всех участников группы очевидно было одно — к утрате не был готов никто. Смерть обрушилась на всех нас с неожиданной силой, ждали мы ее или нет.

«Звони, если что понадобится», — твердили многие.

Проблема была в том, что я не знала, что мне нужно. Конечно, единственно верного способа поддержать горюющих не существует, но после смерти Эйольфа отношения со многими друзьями и знакомыми у меня кардинально переменились. Некоторые из тех, на чью надежную поддержку я рассчитывала, так и не проявились, а те, кто раньше находился на периферии знакомств, постоянно находили изобретательные способы помочь мне. Они не сдавались, оставаясь рядом со мной, переживавшей горе в том темпе, который задавала скорбь. Пусть на какое-то мгновение, но на душе у меня становилось тепло от их заботы. Ю., мой верный и находчивый друг, вызвался навещать меня после работы: он приносил с собой все продукты для ужина, а я сидела за столом и смотрела, как он готовит. Даже скорбящим надо питаться.

«Как дела?» — спрашивали многие.

Два коротких слова осторожно начинают либо беседу ни о чем, либо разговор о том, что занимает меня больше всего. Позже я поняла, что мне, как и многим другим, в первую очередь нужно было, чтобы мою утрату не замалчивали. Любая попытка сменить тему казалась мне противоречащей моим основным на тот момент потребностям. У людей, болтавших о чем угодно, лишь бы не о Эйольфе, утешения не найти. Пустая болтовня представлялась мне в этой ситуации оскорбительной. Мне не нужны были мудрые советы, я нуждалась в том, чтобы люди вошли в мое положение. Для меня тяжелее всего было скрывать, что я на самом деле чувствую. Я понимаю, что некоторые старательно обходят тему смерти из-за собственного страха перед ней, но принять, что этот страх сильнее горя, мне всё равно сложно. Чтобы вернуться к обычным делам и усмирить боль, горюющим нужна поддержка. Некоторым понимающим людям удается своим участием делать и то, и другое сразу. Но тех, кто понимал, через что я прохожу, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Поэтому группа, где собирались такие, как я, и пришлась столь кстати.

Недостаток эмпатии и понимания со стороны окружающих обсуждался в группе неоднократно. Мне кажется, что друзья и знакомые избегают меня как прокаженную, или это действительно так? А если да, то в чем дело? Они не знают, о чем со мной говорить? Может, они боятся смерти или не знают, как реагировать на мое горе? Когда я заговаривала об Эйольфе, а они не спешили подхватить тему, это казалось мне предательством и трусостью. Предательством по отношению к его короткой жизни и трусостью перед лицом моей боли. К тому же нас с Эйольфом перестали воспринимать как пару. Нас негласно развели.

В первый год я вместе с группой принимала участие в праздновании Дня всех святых. Меня поразило, что нас так много и что мы настолько различаемся по возрасту, полу и другим признакам. Встретив кого-нибудь из них на улице, я бы не догадалась, что они скорбят, потеряли опору в жизни и остались одни в этом мире. Когда скорбь прячешь в себе, чувствуешь себя очень одиноким. Здесь ритуал оказался незатейливым, но действенным. Вначале зал был погружен в темноту, но когда все мы зажгли по свече в память о тех, кого потеряли, всё помещение озарило сказочное сияние. Свет залил не только зал, от него светлее стало на душе. И всё-таки по пути домой я размышляла о скорби, ощущавшейся в зале, и о том, насколько она незаметна вне его.