Литт Вун Лонг - Путь через лес. О грибах и скорби

И хотя я знала, что Эйольф мертв, принять это было сложно. Может быть, врачи ошиблись? Может быть, чудеса еще случаются? Может быть, он вдруг очнется и улыбнется мне? Может быть, когда я моргну в следующий раз и снова открою глаза, его веки вдруг приоткроются, он посмотрит на меня и скажет что-нибудь совсем обыкновенное?

Я зажмурилась и вновь открыла глаза. Он не проснулся. Жизнь замерла. Оставалось только похоронить свою последнюю безумную надежду.

Когда я наконец собралась уезжать из больницы, мне вручили два пластиковых пакета с его одеждой и наплечной сумкой. В сумке лежал фотоаппарат, который он всегда носил с собой, — Эйольф любил фотографировать. Так хотелось взглянуть на то, что привлекло его взгляд в последний раз, но времени на это у меня не было.

Требовалось решить тысячу практических вопросов. Какой выбрать гроб? Погребение или кремация? В какой день? В какое время? В какой часовне? Что написать в объявлении о смерти? А в программе похорон? Какую музыку выбрать? Кого известить? Хотя я и была полностью разбита, действовать, принимать важные и не очень решения было необходимо. Я делала всё на автомате. Телефон не замолкал. Люди принимали новость с недоверием. Мне, пребывавшей в состоянии шока, приходилось утешать других. Я слышала, как слова срываются у меня с губ, но не понимала, откуда они берутся. Дни пролетали с бешеной скоростью — будто на пульте заело кнопку быстрой перемотки. Где посреди этого хаоса была я, сказать сложно.

Самым тяжелым для меня оказался шаг, на который я пошла добровольно, — я захотела одеть Эйольфа перед положением в гроб. Когда я выразила это пожелание в похоронном бюро, там и бровью не повели. Для них не было ничего невозможного. В похоронном агентстве клиентам выдают длинный список предоставляемых услуг, просматривая который, те быстро понимают, что необходимым оказывается то, о чем раньше они даже и не догадывались. В Малайзии усопшего готовят к погребению, как правило, ближайшие родственники. И хотя раньше такая возможность мне никогда не предоставлялась, я четко понимала, что хочу сама подготовить Эйольфа к погребению. К тому же мне очень хотелось видеть его, хотя он и был мертв. Я выросла в других традициях и не представляла, что родственники могут передать всё в руки похоронного бюро и вновь встретиться с усопшим лишь во время церемонии прощания.

В назначенный час я явилась в часовню при больнице. Мне дали возможность отказаться от участия в подготовке тела к похоронам, предупредив, что справиться с этим может быть нелегко, ведь вскрытие уже состоялось, и на груди Эйольфа остался большой Y-образный шов. Могли ли новые сведения о причине смерти пролить свет на неожиданную кончину Эйольфа? Согласие на вскрытие я дала именно из-за этой возможности. Однако ничего примечательного, о чем бы мы еще не знали, врачи не обнаружили. Иными словами, для Эйольфа процедура оказалась напрасной. Хотя, быть может, напрасной она оказалась скорее для нас, по-прежнему живых? Когда я собралась с духом, Эйольфа ввезли в часовню. Или он уже был там и его просто выкатили ко мне? Не могу сказать точно. Четко я помню лишь то, что на нем была простыня, закрывавшая тело, но не лицо. Это меня порадовало.

Они были правы. Видеть Эйольфа было и впрямь мучительно тяжело. Не из-за разреза, проходящего от шеи до пупка и сейчас зашитого небрежными торопливыми стежками, а из-за того, что он выглядел абсолютно мертвым. Лицо выглядело так, будто его лишили души. И хотя он был мертв уже несколько дней, к такому я была не готова. Это был он и не он одновременно. Перед нами лежал не Эйольф, а его тело. Выражение «маска смерти» приобрело для меня новый, иной смысл. Как сказать последнее прости человеку, когда жизнь окончена окончательно и бесповоротно? Казалось, ему должно быть очень холодно лежать вот так, без одежды, на узкой каталке из легкого металла. В моем восприятии остатки жизни, теплившиеся в его теле, испарились во время вскрытия. Теперь уже он не выглядел спящим. Его синеватое тело было холодным, мертвым. По-настоящему. Все надежды на чудо были окончательно исчерпаны. Вместе с тем для меня было счастьем снова его видеть. Он выглядел расслабленным и умиротворенным. Одновременно сильным и хрупким. А может быть, на губах у него играла легкая улыбка?

Свет заливал часовню через большое окно в потолке, горели стеариновые свечи. Каталка стояла перед современным витражом. Всё было чисто, аккуратно и спокойно. Убранство простое, без излишнего роскошества. Часовня выглядела почти изысканно. Мне это понравилось. Я прикоснулась к щеке Эйольфа, будто утешая его, хотя это и было уже невозможно. Или я пыталась утешить саму себя? Разница между тем, что поручили мне, и тем, что досталось медперсоналу до этого, была велика. Нам предстояло одеть Эйольфа и уложить его в гроб. Я твердо намеревалась проделать последнюю часть его пути вместе с ним. Жизнь не заканчивается с последним вздохом. Смерть — тысячи сакральных, почти что священных моментов. Они бесценны, и я берегу каждый из них как сокровище.

Как быть с одеждой? С собой у нас был довольно новый черный костюм и новый яркий саронг, который моя мать хотела положить в гроб в качестве последнего прощания. Работники похоронного бюро принесли свободную белую тунику, наряд, который здесь чаще всего выбирают для усопших, и легкое тонкое покрывало. Меня поразило, что в Норвегии умерших одевают только сверху. Покрывало, лежащее поверх туники, создает иллюзию сна и того, что усопший одет полностью. В итоге, сверху на Эйольфа надели белую норвежскую тунику, а снизу — цветной батиковый саронг, традиционную длинную малайзийскую юбку. Дома он всегда ходил в саронге. Это первое, что он надевал, придя с работы. Укрывать тело покрывалом не стали. И хотя изначально плана у нас не было, результат всё равно вышел приличный. Пожалуй, даже весьма достойный. Я радовалась, что нам удалось подобрать костюм, близкий Эйольфу в жизни. Приятно было осознавать, что мы сумели найти индивидуальный подход к задаче и не стали довольствоваться готовым вариантом из списка услуг похоронного бюро. Утешение можно отыскать даже в мелочах и самых неожиданных местах. Когда опускается крышка гроба, понимаешь, что жизнь завершилась, человек ушел безвозвратно.

На церемонию прощания собралось много как знакомых, так и незнакомых мне людей. Коллеги, приятели, однокурсники, члены садоводства, дальние родственники, с которыми мы не всегда поддерживали регулярную связь. Это было странно — смотреть вот так на жизнь, которую я, казалось, знала столь хорошо.

Обычно с публичными выступлениями у меня проблем нет, но как устроить самое последнее прощание? Что сказать? Я хорошо помню, как одним утром проснулась слишком рано. Это случилось за день до того, как вся моя семья должна была слететься в аэропорт Гардермуэн со всех уголков света. Мои Эйольфа очень любили. Отец обычно называл его «своим любимым зятем». И так как в семье я единственный ребенок, доля правды в этой шутке была, к тому же отец мог раз за разом повторять ее без риска обидеть других невесток. За окном уже наступило ясное летнее утро, хотя весь город еще спал. Я медленно отошла ото сна и поняла, что мне приснился Эйольф. Какая радость! Неожиданно и так приятно. Теперь, когда он мог вот так приходить и уходить, когда вздумается, в нем появилось что-то ангельское. Я открыла глаза и тут же насторожилась. Неужели Эйольф и правда здесь, в спальне? Слова пришли внезапно. Я схватила ручку и, не вставая с постели, написала всю речь.