Лев Мечников - Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

Тосканская, или правильнее флорентийская, школа живописи – самая древняя из существующих в настоящее время итальянских школ. Она одна может быть изо всех шла не перерываясь со времени возрождения. Микеланджело Буонарроти умел сделать во Флоренции живопись делом государственным. Герцоги покровительствовали художникам, всегда с одинаковым стремлением подражать Лаврентию Медичи, надеясь, что одним этим святым покровительством они станут наряду с этим уважаемым соотечественниками, хотя и развратным монархом.

Медичи оставили Флоренции великолепные картинные галереи, доступ в которые очень легок всем и каждому. На площадях и улицах встречаются повсюду знаменитые произведения искусств; во многих семействах сохранились предания о жизни художников в давно минувшие века; всё это вместе развивает эстетический вкус во всех классах городского народонаселения, внушает молодым людям горячую привязанность к искусству, в котором они видят славу своей родины и средство выйти из ничтожного положения, для того чтобы стать, может быть, наряду с великими деятелями флорентийской независимости, народными героями. Множество общественных и частных рисовальных школ и художнических студий облегчают им исполнение их планов.

Флорентийскую школу обвиняют в том, что она слишком твердо придерживается преданий старых времен и мало поддается влиянию современного духа. Не говоря уже о дарованиях средней руки, которые, поставив себе кумиром кого-либо из знаменитых живописцев эпохи Возрождения, слепо подражают ему и не имеют ни глаз, ни ушей ко всему остальному, даже лучшие здешние художники отличаются слишком серьезным, научным направлением, напоминающим Микеланджело.

Эти недостатки очень замечаются в лучшей из выставленных флорентийскими художниками (Усси художник всемирный, и о нем здесь не может быть речи) картине «Сцена из истории инквизиции», молодого еще художника Гвичьоли.

Строгость рисунка, глубокое понимание ракурсов и светотени, оконченность работы, делают ее произведением весьма замечательным. Но несмотря на все эти неоспоримые достоинства, в ней есть что-то сухое, бесцветное, производящее весьма неприятное впечатление, какая-то неживописная грубость форм, несмотря на маленькие размеры. Картина эта – не мертвое, холодное произведение признанной бездарности: в ней есть жизнь, но жизнь какая-то тяжелая, не возбуждающая участия.

Присяжные наградили художника золотой медалью, и поступили вполне основательно: в художнике есть всё, что может быть дано самым добросовестным и внимательным изучением, даже больше: в нем выражается дух и сущность всей школы, хотя, разумеется, и не в таких колоссальных и полных формах, как в соотечественнике его Микеланджело. Все остальные произведения этой школы отличаются в большей или меньшей степени теми же недостатками и теми же совершенствами, за исключением разве профессоров братьев Муссини [299] Чезаре (1804–1879) и Луиджи (1813–1888) Муссини (Mussini). , на которых особенно живо чувствуется влияние Пику [300] Анри-Пьер Пику (Picou, 1824–1895) – французский художник-академист. и других парижских корифеев.

Рассматривая все эти произведения, собранные вместе, зная отчасти закулисную жизнь их авторов, я с трудом верю тому, чтоб это направление было исключительно результатом прошедшего, лежащего, как полагают, тяжелым грузом на плечах всякого тосканца. Во Флоренции искусство меньше всего могло бы оставаться в условной рамке преданий. Там оно поневоле идет рядом с жизнью, которую уже успело проникнуть всю целыми веками успехов.

Гейне в своих «Флорентийских ночах» говорит очень остроумно, по своему обыкновению, что во Флоренции жизнь поступила с искусством, как жадный ростовщик. В типах уличных торговок и цветочниц он видит, какой лихвой заставила она заплатить за те грациозные модели, которые когда-то поставляла она вдохновенным художникам.

Действительно и мне не раз случалось встречать между детьми, играющими на площадке у Ponte alla Carraia оживленных ангелов с картинок Фра Беато Анджелико. Микеланджеловские парки [301] Древнеримские богини судьбы. и теперь еще поспевают на всех перекрестках за лотками с жареными каштанами, или классическими pani pepati [302] Традиционные сладости в Центральной Италии (правильно: panpepato). . Но мадонны Андреа дель Сарто, полные женственной грации и неги, куда же девались они?

Флорентийки между всеми итальянками составляют совершенно особенный тип. Они превосходят неаполитанок и северных итальянок правильностью черт и форм, но далеко остаются позади их в роскоши колорита и по нежной округлости линий. Может быть низменный и сырой климат Флоренции отчасти виной их сухости и бледности. Имея постоянно у себя перед глазами этих натурщиц, художник невольно привыкает к мужественным и угловатым формам, часто грубым и дебелым.

С декоративной точки зрения, Флоренция представляет много очень живописных портиков и галерей старинной постройки, церковных папертей, монастырских дворов и открытых зал ( loggie ); но собственно пейзаж открывается только в загородном парке, да и тот не представляет богатства красот. Природа действует заодно с древними мастерами, и развивает в художниках те качества, которые исключительно приписываются влиянию старых школ.

Под знойным, золотистым солнцем Неаполя, всё принимает совершенно иной, чарующий вид. Округлые груди соррентинок, живой, горячий цвет их лиц, резко отделяющийся от белого mezzaro [303] Нарядный головной платок. , волшебная прозрачность воздуха и вод Санта-Лучии, волнующаяся мягкая линия гор, теряющихся вдали, сладострастные фрески Помпеи – манят воображение молодого художника очень далеко за сферу академических совершенств, определенности и отчетливости рисунка. Он едва смеет легкой, как паутина, чертой обозначить на холсте неуловимую, чарующую своей воздушностью черту; он теряется в упоительной игре красок, прекрасных своей чистотой.

Академическое изучение в Неаполе всегда было в самом жалком состоянии. Профессоры очень много заботились о нравственности, и очень мало о техническом совершенстве своих учеников. Изучение нагого тела было исключительной привилегией герцога Сиракузского [304] Леопольд Бурбон, граф (не герцог, как у автора) Сиракузский (1813–1860), брат короля Обеих Сицилий Фердинанда II, был известен как художник-любитель и меценат. Его соррентийская Вилла Сиракуза позднее принадлежала светлейшим князьям Горчаковым. , и то еще натурщица должна была предварительно получить разрешение от своего исповедника. Лучшие залы музея, под названием секретных , были заперты для публики, и в особенности для художников, не имевших возможности подкупать неподкупных ничем, кроме денег, сторожей этих сокровищ [305] В т. н. Секретный кабинет Бурбонского (теперь Национального Археологического) музея Неаполя были помещены артефакты из Помпей и Геркуланума, которые в XVIII–XIX вв. считались «непристойными». После падения Бурбонов в 1860 г. Секретный кабинет был открыт для публики. .