Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (впрочем, в достаточной степени неловким) руководили вы. Это вы, вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына.

Вы хорошо понимаете, барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей. Только на этом условии согласился я не давать хода этому грязному делу и не обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему я имел и возможность и намерение. Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой и — еще того менее — чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто трус и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь.

Имею честь быть, барон, ваш нижайший и покорнейший слуга.

Александр Пушкин (фр.)

Пушкин — Л. Геккерну.

26 января 1837. Петербург.

Ваше превосходительство

милостивый государь

Покойный Александр Сергеевич Пушкин отдал мне перед смертью своеручную копию с письма, посланного им министру Нидерландского двора г-ну барону Геккерну. Узнав, что содержание оного перетолковывается к городе весьма в невыгодную сторону для Пушкина, которого память мне священна, то я беру смелость утруждать ваше превосходительство покорнейшею просьбою принять от меня это роковое письмо и поступить с оным по вашему усмотрению и, если заблагорассудите, то показать оное его императорскому величеству как покровителю и благодетелю несчастного семейства Пушкиных.

Примите при сем уверения в чувствах совершенной преданности и глубочайшего почтенья с коим

имею честь быть

вашего превосходительства

милостивого государя

покорнейший слуга

К. Данзас.

К. К. Данзас — А. X. Бенкендорфу.

4 февраля 1837. Петербург.

Не могу отлучиться. Жду Вас до 5 часов.

Пушкин — А. И. Тургеневу.

26 января 1837. Петербург.

Милостивый государь,

Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи, я обратился к г. виконту д'Аршиаку, который вручит вам настоящее письмо, чтобы убедиться, действительно ли то письмо, на какое я отвечаю, исходит от вас. Содержание его до такой степени выходит из пределов возможного, что я отказываюсь отвечать на все подробности этого послания. Вы, по-видимому, забыли, милостивый государь, что именно вы отказались от вызова, направленного вами барону Жоржу де Геккерну и им принятого. Доказательство тому, что я здесь заявляю, существует — оно писано вашей рукой и осталось в руках у секундантов. Мне остается только предупредить вас, что г. виконт д'Аршиак отправляется к вам, чтобы условиться относительно места, где вы встретитесь с бароном Жоржем Геккерном, и предупредить вас, что эта встреча не терпит никакой отсрочки.

Я сумею впоследствии, милостивый государь, заставить вас оценить по достоинству звание, которым я облечен и которого никакая выходка с вашей стороны запятнать не может.

Остаюсь, милостивый государь. Ваш покорнейший слуга

барон де Геккерн.

Прочтено и одобрено мною.

Барон Жорж де Геккерн. (фр.)

Л. Геккерн — Пушкину.

26 января 1837. Петербург.

<���…> С понедельника, 25-го числа, когда все семейство [Пушкины, Дантес с женой и А. Н. Гончарова] провело у нас вечер, мы были добычей самых живых мучений. Было бы вернее сказать, что мы находились в беспокойстве в продолжение двух месяцев, но это значило бы начать очень рано. Пушкин вечером, смотря на Жоржа Геккерна, сказал мне: «Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой». — «Что же именно? — сказала я. — Вы ему написали?» Он сделал утвердительный знак и прибавил: «Его отцу». — «Как! Письмо уже послано?» Он сделал тот же знак. Я сказала: «Сегодня?» Он потер себе руки, опять кивая головой. «Неужели вы думаете об этом? — сказала я. — Мы надеялись, что всё уже кончено». <���…> (фр.)

В. Ф. Вяземская

Среда, 1½ утра .

Сию минуту я вернулся домой от графини Разумовской, где я вас повсюду искал, чтобы сказать о том, что только что беседовал с г-ном д'Аршиаком. — Не найдя вас, я полагаю, что вы уехали, и так как мое посещение в такой час могло бы вызвать подозрения у вашей супруги, я предпочитаю послать вам эти строки.