Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

То был его последний приезд в Михайловское — горестный и короткий, да кто ж знал, что он последний! Когда Пушкину довелось исполнять печальный сыновний долг в апреле 1836 г., за гробом шла и 16-летняя Мария Осипова. Тридцать лет спустя она рассказывала о переменах в Михайловском: «Сквер перед домом во время Пушкина тщательно поддерживался, точно так же не совершенно был запущен тенистый небольшой сад; в нем были цветники… Все это поддерживалось потому, что не только Александр Сергеевич, но и его родители с остальными членами семьи почти каждое лето сюда приезжали <���…> Когда Наталья Николаевна вышла вторично замуж — дом, сад и вообще село было заброшено, и в течение восемнадцати лет все это глохло, гнило, рушилось. Время от времени заглядывали в Михайловское почитатели Пушкина, осматривали полуразвалившийся домик и слушали басни старосты, который не только не служил при Александре Сергеевиче, но даже не видал его, потому что староста этот был из крепостных Ланского и прислан сюда Натальей Николаевной уже по вторичном выходе ее замуж…

Наконец, в последние годы исчез и дом поэта: его продали за бесценок на своз, а вместо него выстроен новый, крайне безвкусный домишко — совершенно по иному плану, нежели как был расположен прежний домик»…

Последующая славная история Михайловского всем известна, но в первое время после приезда Александра Сергеевича в апреле 1836 г. любимый уголок земли ждала не лучшая участь. А ведь как боролся он с павлищевскими планами продажи Михайловского в последние годы, как не хотел расставаться с наследственным клочком земли. Об этом совещался с П. А. Осиповой в Тригорском и с обычным своим деловым советчиком Соболевским, когда вернулся в Петербург.

И в деревне, «куда заехал вследствие печальных обстоятельств», не оставляли его вседневные заботы: написал письма о «Современнике» М. П. Погодину и Н. М. Языкову (№ 13, 15); договорился с П. А. Осиповой об уплате ее зятю Б. А. Вревскому в Петербурге двух тысяч давнего долга… 14 апреля вместе с Вревским выехал из вотчины родительской и 16-го был дома.

За время его отсутствия Наталья Николаевна окончательно наняла дачу на лето (первоначальная договоренность была в начале года). Участок Ф. И. Доливо-Добровольского на Каменном острове был большой, даже роскошный — с двумя домами и флигелем — удобный для вольного житья и, конечно, очень дорогой. Обошелся он много больше тысячи рублей. По-разному отнеслись к этой акции жены поэта окружающие. Александра Николаевна и Екатерина Николаевна, свояченицы, радовались предстоящим прогулкам верхом; Анна Николаевна Вульф, скромно жившая тогда в Петербурге, осуждала: «Уж на будущие барыши наняла дачу на Каменном острове еще вдвое дороже прошлогоднего».

В Петербурге Пушкин пробыл 15 дней. Как ни захватывал «Современник» (цензура, переписка, чтение рукописей, подготовка собственных статей), а все не отпускала душу картина святогорских надгробий. Он много бродил в те дни в одиночестве — благо траур воспрещал посещение светских вечеров. В один из дней, еще до отъезда в Москву, он побывал на Волковом кладбище на могиле Дельвига — любимейшего из друзей, ушедшего пять лет тому, и записал несколько слов, никак не думая, что и они станут достоянием потомства: «Я посетил твою могилу — но там тесно (может быть, — ему, Пушкину, там нет места? — В. К .). Les morts m'en distraient [110] Мертвые занимают мои мысли (фр.). — теперь иду на поклонение в Царское Село». Вполне вероятно, что иду означает пешком — Пушкин любил такие прогулки. Неужто еще одна прощальная дорога?..

Давно задуманную поездку в Москву по делам архивным — для работы над «Историей Петра», журнальным — для переговоров с возможными будущими сотрудниками, в том числе с Белинским, и кое-каким денежным, нельзя было долее откладывать.

29 апреля он выехал, 1 мая, как говорилось в 1-й главе, переночевал в Твери, где, к счастью, не застал Соллогуба и спустя сутки был уже в доме Ивановой «противу Старого Пимена» — там квартировал Павел Воинович Нащокин.

По существу Пушкин оставил нам связный рассказ о своей московской жизни во время последнего путешествия. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать шесть писем жене, писанных им из древней столицы. Вдобавок, существуют записи воспоминаний обоих Нащокиных, которым эта встреча с Пушкиным запомнилась ярче всех прежних, потому что она была последняя. Все это читатель найдет в документальной части.

Обратим внимание лишь на несколько важных эпизодов. Во-первых, о «Современнике». Надежды на Погодина, Баратынского, Шевырева, Хомякова не сбылись — вообще почти никто из редакции «Московского наблюдателя», хоть и не отказывался от сотрудничества, не стремился все же изменять своему журналу ради пушкинского. К тому же, Погодин тогда резко разошелся с Белинским, а Пушкин, напротив, рассчитывал «перетянуть» ведущего критика «Телескопа» и «Молвы» в «Современник». Это «наблюдателям», как шутя называл Пушкин московских журналистов, понравиться не могло. С Белинским в Москве не удалось повидаться, так что первую задачу — укрепить «Современник» — он не выполнил. Вторая задача, — весьма немаловажная, была обеспечить успешную продажу журнала в московских лавках. С этим тоже не ладилось. Позже А. А. Краевский писал М. П. Погодину: «Говорил я Пушкину о присылке в Москву Современника на комиссию. Он отвечал ни то ни се. Беззаботность его может взбесить и агнца». Об этом же, видно, беспокоилась и Наталья Николаевна, прося чтобы беспечный издатель не слишком уступал московским книжным дельцам. Свои услуги давно уже предложил Ксенофонт Полевой: еще 4 марта 1836 г. в прибавлении к «Московским ведомостям» появилось объявление: «В книжной лавке Полевого на Тверской, в доме г-жи Мятлевой, принимается подписка на журнал, издаваемый в С.-Петербурге А. С. Пушкиным: Современник. Цена за 4 тома в год 30 руб. асс. Первый том выйдет в начале апреля; почему желающие получить его немедленно по выходе благоволят подписываться не позже марта месяца». Желающих оказалось так мало, что Наталья Николаевна тревожилась, как бы непрактичный Пушкин не поручил Полевому комиссию на невыгодных для себя условиях. Потому он и писал ей 11 мая: «Еду хлопотать по делам Современника. Боюсь, чтоб книгопродавцы не воспользовались моим мягкосердием и не выпросили себе уступки вопреки строгих твоих предписаний. Но постараюсь оказать благородную твердость». Твердость твердостью, а «Современник» продавался хуже некуда. Не получалось ни у Полевого, ни у Ширяева, ни у Глазунова. Между тем, петербургские деньги, полученные за первую книжку, пошли на дачу и на уплату самых неотложных долгов. 900 рублей он все же, видимо, собрал в Москве и переслал жене (№ 32). Но это давало лишь ничтожно короткую передышку, а московские деловые переговоры приносили одни разочарования. Прожив в Москве, где столько, казалось бы, было у него друзей и доброжелателей, три дня, Пушкин уже писал Наталье Николаевне: «Я не раскаиваюсь в моем приезде в Москву, а тоска берет по Петербурге. <���…> Экое горе! Вижу, что непременно нужно иметь мне 80 000 доходу. И буду их иметь. Не даром же пустился в журнальную спекуляцию — а ведь это все равно, что золотарство <���…>: очищать русскую литературу есть чистить нужники и зависеть от полиции» (№ 30). Как видим, «материальный оптимизм», если можно это так назвать, не покидал Пушкина до самого конца.