Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Между тем Москва продолжала обманывать надежды. Не было сил для систематической работы в архиве Коллегии иностранных дел, которым управлял старый друг семьи Пушкиных Алексей Федорович Малиновский, брат первого директора Лицея. 13-го или 14-го Пушкин все же побывал в архиве и, убедившись, что документов петровских, ему неведомых, там еще великое множество и работы непочатый край, написал жене: «В архивах я был и принужден буду опять в них зарыться месяцев на шесть». Он много времени проводил с Нащокиным, а вечером, когда неисправимый картежник Павел Воинович уходил в Английский клуб, Пушкину, бывало, не хотелось ни сопровождать его, ни ехать к каким-нибудь знакомым. Он жил на втором этаже, в комнате, которую, видно, уж потом Вера Александровна Нащокина назвала «пушкинской»; против обыкновения вечера иногда проводил дома, радовался миниатюрному кукольному нащокинскому домику, вел беседы с женой друга, привлекавшей его отсутствием светской жеманности и притязаний на литературные познания. Вера Александровна рассказывала потом, что она часто играла поэту на гитаре, пела. К ним ходил тогда шут Еким Кириллович Загряцкий. Он певал песню, которая начиналась так:

Пушкину очень понравилась эта песня; он переписал ее всю для себя своею рукою, и хотя вообще редко пел, но эту песню тянул с утра до вечера.

И все же встреч в Москве 1836 года с интересными ему людьми у Пушкина было немало, и почти все они в этом злосчастном году оказались, конечно, последними. Многое связывало его с П. Я. Чаадаевым, М. Ф. Орловым, А. Н. Раевским, Е. А. Баратынским, которых повидал тогда в Москве. Были и новые знакомства — одно из них с Карлом Павловичем Брюлловым, только недавно вернувшимся домой после 13 лет жизни в Италии. Сперва Брюллов жил в Москве у общего с Пушкиным приятеля А. А. Перовского, но тот, убежденный, что каждая секунда великого мастера должна быть отдана творчеству, фактически запер его в доме, отказывая даже во встречах с друзьями. Общительный Брюллов, кинув все вещи, сбежал от такой опеки. Пушкин побывал у Перовского, видел картины Брюллова и весело, как в лучшие годы, рассказал об этом Наталье Николаевне (№ 33). Ко времени приезда Пушкина Брюллов перебрался на жительство к скульптору И. П. Витали (тому самому, что скоро по заказу Нащокина вылепит посмертный бюст Пушкина в лавровом венке) в дом Демидова на Кузнецком мосту. Там и познакомились художник с поэтом. Пушкин, рассматривая рисунки, сразу же загорелся мечтой заказать Брюллову портрет жены и, конечно, добился бы этого, если бы только подольше прожил. Брюллов же хотел написать портрет самого Пушкина, но, скорее всего, тоже не успел. Пушкин рассказывал Брюллову о сюжетах из петровского времени, достойных первой кисти России. Современник записал несколько строк об этой встрече: «Когда Пушкин кончил, Карл Павлович сказал: «я думаю, вот какой сюжет просится под кисть» и начал объяснять кратко, ярко, с увлечением поэта, так что Пушкин завертелся и сказал, что он ничего подобного лучше не слышал и что он видит картину писанную перед собою». Жаль только, что самого сюжета мемуарист не припомнил… Пушкин уговаривал Брюллова ехать в Петербург, да тот долго отговаривался, что боится «климата» — быть может, отчасти и того самого «безвоздушья», которое погубило Пушкина. Все же они выехали почти одновременно 18 мая и приехали в Петербург: Брюллов 22-го, а Пушкин 23-го.

Брюллов побывал в гостях на даче Пушкиных (см. гл. 3), а за два дня до дуэли, 25 января 1837 г., Пушкин был с Жуковским в мастерской Брюллова в Академии художеств — это оказалось последним художественным впечатлением поэта. В день отпевания Пушкина Брюллов был болен, по его просьбе художник Мокрицкий нарисовал Пушкина в гробу и передал Брюллову рисунок. Один из ранних эскизов памятника Пушкину принадлежит Карлу Брюллову…

Если уж мы заговорили о людях искусства, встреченных Пушкиным в Москве в мае 1836 г., то нельзя обойти славное имя великого русского артиста Михаила Семеновича Щепкина. В отличие от Брюллова, с которым познакомились в 1836 г. впервые, Щепкина Пушкин знал давно — видел его на сцене, встречал и в дружеском кругу, когда в 1826 г. возвратился в Москву из ссылки. 9 и 12 июня 1832 г. во время бенефиса Щепкина в петербургском Большом театре была представлена «инсценировка» (как теперь говорим) «Цыган» Пушкина. Бенефициант выступил в роли старого цыгана. Щепкин принадлежал к числу завсегдатаев дома Нащокина, и в 1836 г. Пушкин виделся с ним постоянно. «Пушкин меня любил, — вспоминал потом артист, — приезжая в Москву, почти всегда останавливался у Нащокина, и я как человек Нащокину знакомый, редкий день не бывал у него». Тогда, между прочим, состоялся разговор о «Ревизоре», готовящемся к постановке в Москве. Щепкин умолял Гоголя приехать поработать с артистами, и Пушкин передал его просьбу через жену (№ 30). У Щепкина в Большом Каретном переулке должна была состояться, но по каким-то причинам сорвалась, желанная встреча Пушкина с Белинским.

17 мая Пушкин подарил Михаилу Семеновичу тетрадь для будущих «Записок актера Щепкина» и собственноручно, так сказать, для почина, вписал первую фразу: «Я родился в Курской губернии Обоянского уезда в селе Красном, что на речке Пенке». Уже в который раз Пушкин настоятельно советовал людям бывалым, много повидавшим и много содеявшим полезного на веку своем, писать воспоминания (Ермолов, Дмитриев, Нащокин, Дурова, Смирнова — и, вот теперь, Щепкин). «Помните, господа, — говорил он, — что ваше слово, пока вы живы, много значит». Вспоминая о подаренной Пушкиным тетради, ставшей началом знаменитых теперь мемуаров артиста, С. Т. Аксаков заметил: «Как красноречиво выражается в этом поступке важность интереса, который придавал Пушкин запискам актера Щепкина!» Да это и понятно, если вспомнить, какие увлекательные рассказы Щепкина о делах минувших слушал Пушкин у Нащокина. Они, эти рассказы, «рисовали все, — писал историк и литератор Н. С. Тихонравов, — пошлость, темную, трагическую сторону жизни. Перед слушателями вставали картины откровенного самоуправства; наглого плутовства, мелкого, часто бессознательного тиранства; деспотизма и насилия господ, гордого и величавого страдания крепостных… Щепкин, может быть, сам того не замечая, обнажал своими рассказами корни, из которых выросли «неудовлетворенье и тоска» гоголевского поколения»…

Щепкин вместе с Нащокиным, узнав о дуэли, молились о добрых известиях из Петербурга, а потом горестно оплакивали кончину Пушкина. Знавший Щепкина уже стариком современник рассказывал, что память Пушкина была для него драгоценна. Артист, бывало, "сидит, задумавшись, и тихо начнет произносить стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье» и со слезами кончит: «как в ваши каторжные норы доходит мой свободный глас!»"… 9 января 1853 г. в Москве на своем бенефисном спектакле в Большом театре Щепкин сыграл пушкинского скупого рыцаря. В 1854 г. в России гастролировала знаменитая французская актриса Рашель. В знак признательности Щепкин подарил ей великолепный рукописный экземпляр «Скупого рыцаря» с акварелями Павла Соколова [111] Впоследствии экземпляр этот попал в коллекцию известного собирателя пушкинских реликвий А. Ф. Онегина и теперь находится в Пушкинском доме в Ленинграде. . Все святое для людей русского искусства, будь то Щепкин или Брюллов, соединялось в имени: «Пушкин».