Валентин Сидак - Погляд скрозь гады. Белорусские очерки иностранного консультанта

Исключением здесь стал только Е.М.Примаков, но его назначение на пост руководителя разведки было сугубо политическим решением, причем до сих пор до конца для меня непонятным и плохо мотивированным со многих точек зрения. В то время как его однокурсник, вполне реальный и достойный кандидат на должность начальника ПГУ В.А.Кирпиченко, так и не получил предложения о назначении, которого он вполне заслуживал по своим деловым качествам руководителя и профессионала разведки. Просто не было у него диплома МГИМО в кармане – вот вам и вся разгадка, а отнюдь не его еще не критичный возраст. Это уже лишь при Президенте РФ В.В.Путине подобная гнилая кадровая традиция была решительно поломана – и это абсолютно правильно, в разведке для успешной работы на благо государства нужны совсем иные качества, чем в дипломатии. Хотя шаркать ногой по паркету в Кремле были просто обязаны уметь как те, так и другие…

В 1983 году, где-то летом или осенью, когда я уже оставался «за старшего» во французском направлении, меня попросили приехать на встречу с выпускниками двухгодичного факультета Краснознаменного института КГБ СССР им. Ю. В. Андропова, на котором обучались преимущественно кадры, имеющие по своему базовому образованию внешнеполитическую подготовку – в основном бывшие студенты МГИМО. Беседа у нас тогда получилась очень живой и неформальной, я честно и открыто (в пределах существовавших правил и норм конспирации) рассказал об особенностях разведывательной работе во Франции, поделился собственным опытом и ответил на многочисленные вопросы слушателей. Что я вынес лично для себя из этой встречи? Первое: что по уровню страноведческой подготовки они были все же качественно выше, чем слушатели основного факультета КИ, где я сам учился. А также то, что при прочих равных условиях этих парней западным спецслужбам будет труднее «зацепить» на обычной бытовой мишуре, такой как, например, невиданная в СССР бытовая техника, красивое барахло, крутые тачки и пр. Так как они уже в СССР в своих семьях жили с родителями, по существу, в условиях Запада – учились в элитных школах, более-менее свободно читали западную прессу и воспринимали все это как абсолютно нормальные и естественные элементы своей повседневной жизни. Так, мол, все и должно быть в нормальной жизни, а как же иначе? Другое дело, что мозги у некоторых их них уже были слегка «набекрень», но куда уж тут деваться – МГИМО всегда славился особым идеологическим составом своих студентов…

Одним словом, они могли бы гораздо легче и органичнее вписаться в обывательский ландшафт западных стран и при этом не выглядеть в них очевидными «белыми воронами». Примерно как те наши сотрудники (особенно из глубинки), для которых первый поход в какой-нибудь парижский супермаркет типа «Ашан», «Инно», «Карфур» или даже в откровенно клошарный (бомжатный) «Тати» (я уже не говорю о «Галери Лафайет», «О Прэнтан» или «Базар де л’Отель-де Виль») являлся резким, шоковым ударом по еще незакаленным в идейных боях извилинам. Могу откровенно сказать о себе то же самое: первым предметом, который я купил на полученные «подъёмные в валюте» по прибытии в Париж в конце ноября 1978 года на т.н. итальянском рынке в районе площади Бастилии, была долгожданная (и абсолютно ненужная сейчас) «дубленка», о которой я безнадежно мечтал еще со студенческих времен. Даже в период своей работы в МГК ВЛКСМ в должности заведующего сектором ООП я так и не смог ее купить. Ни в закрытых магазинах типа «сотая-двухсотая секция» ГУМа, куда я все же периодически имел доступ в период проведения съездов и конференций. Ни в системе так называемых ОРСов (отделов рабочего снабжения) на предприятиях родимого Средмаша в том же полузакрытом московском поселке Москворечье, где жили преимущественно работники «десятки» (ВНИИХТ), завода «Полиметалл» и профессорско-преподавательский состав МИФИ. Хотел тогда приобрести даже вовсе и не итальянскую или французскую, а хотя бы болгарскую дубленку, но мне смогли предложить только монгольскую, больше похожую на обычный «романовский» овчинный полушубок председателя колхоза нечерноземной полосы.

Когда мне сейчас, на склоне прожитых лет, вдруг в очередной раз слышится самое что ни на есть обычное, житейское, всем понятное и привычное слово « обещание », но данное уже в виде клятвы в любом ее значении, понимании и исполнении (например, в форме зарока, обета, присяги, божбы, крестного целования и пр.) у меня сразу в глубине души ощущается какой-то внутренний дискомфорт. Я бы даже сказал – грустно и тоскливо становится из-за явно запоздалого осознания полной никчемности этой пустой, формальной, если хотите – ритуальной языческой символики. Изначально призванной (не без скрытого умысла, впрочем) поделить буквально все человечество на две большие социальные категории – «чистых» и «нечистых», «героев» и «предателей», «клятвенников» и «проклятых», «своих» и «чужих», «наших» и «не наших». Надеюсь, нет особой необходимости уточнять и детально конкретизировать, как все это находит свое отражение, порой очень причудливое, а иногда и вовсе искаженное от своего первоначального смысла, полностью деформированное и зачастую неприкрыто лицемерное, в сфере межнациональных, межэтнических, межрелигиозных и межрасовых отношений?

Что есть « присяга » или « обет »? Это, прежде всего, государственный или религиозный ритуал – одна из форм символического действия, выражающая связь субъекта с системой социальных отношений и ценностей и лишённая какого-либо утилитарного или самоценного значения. Так, по крайней мере, нам объясняет смысл этого понятия достаточно бесхребетная и фарисейская наука под названием «философия». Даже если она вовсе и не передовая «марксистско-ленинская», как ранее, а самая что ни на есть обычная, сиречь мировоззренческая. Вот как она все это толкует. «Символическое значение „ритуала“, ( от опасности употребления которого „всуе“ многие толмачи – историки и правоведы – почему-то бегают как черт от ладана, наверно, в связи с устойчивым и весьма популярным ныне словосочетанием „ритуальное убийство царской семьи“ – прим. авт.), при его очевидной обособленности от повседневно-практической жизни сопровождается, однако, атмосферой повышенной торжественности и намеренно подчеркиваемого величия, призванной акцентировать внимание окружающих на особой религиозной, государственной или общественной значимости происходящего события. При этом, во-первых, ритуал выражает определенное отношение к чему-то „священному, сакральному“. Во-вторых, посредством ритуала закрепляется принадлежность (приобщение) к сакрально значимой группе. В-третьих, с помощью ритуала утверждается сакральный смысл значимых переходов – преодоления некоего сакрального барьера между различными сферами, периодами и состояниями бытия».