Лилия Задорнова - VLADI. Владимир Скулачев

Фото из семейного архива

Постановление ЦК КПСС и СМ СССР 1955-го года положило начало по сути разгрому архитектурного дела в СССР под видом экономии денег и направления их на строительство большого количества жилых домов и квартир. На первой странице вышедшего вскоре номера газеты «Правда» была опубликована статья, в которой московские архитекторы П.С. и Н.А. Скулачевы обвинялись в склонности к гигантизму за счет народных средств. После выхода этой статьи никто бы не удивился, если бы Скулачевых просто перевели из архитекторов в чертежники. Время, когда бы их за это просто могли объявить врагами народа и расстрелять, к счастью, уже миновало.

Инициатор высотного строительства Сталин умер в 1953-м году, и к власти пришли другие люди. Новое руководство страны поставило первоочередной своей задачей как можно скорее решить-таки жилищный вопрос. Эту проблему можно было решить путем рядовой, обычной застройки, ставшей массовым строительством. Тогдашнюю власть можно было понять, и в ее борьбе с архитектурными излишествами можно было найти здравый смысл. После войны в стране ощущался колоссальный дефицит жилья. Многие города во время военных действий были разрушены и сожжены дотла, поэтому скудный бюджет государства в то время действительно стоило направить на строительство невысоких блочных домов из бетона – изобретение американца Томаса Эдисона, который придумал и назвал такие дома жильем для промышленных рабочих. Это позволило массово обеспечить людей пусть небольшими и недолговечными, но отдельными квартирами с необходимым минимумом удобств.

Шел 1955-й год. Никто не знал, что будет с опальным архитектором и его женой – соавтором проекта, но Петр Скулачев вспомнил сталинские 30-е годы и раскулачивание, когда ему удалось спасти отца и всю свою семью от сибирской ссылки исключительно благодаря быстроте своих действий. П.С. Скулачев и Н.А. Скулачева больше никогда не проектировали жилые дома. На следующий день после опубликования постановления Петр попросил жену написать заявление об уходе с работы. Приложив ее заявление к своему аналогичному, он отправился к руководителю архитектурной мастерской Г.Е. Руденко, у которого оба работали. Так, по сути, закончилась их архитектурная карьера. Из мастерской Г.Е. Руденко, расформированной как все другие мастерские такого порядка, они перешли в институт «Гипростанок», чтобы проектировать заводские корпуса – безликие коробки цехов станкостроительных заводов в разных городах страны. И вскоре все крупные города, включая столицу, были загромождены безликими панельными пятиэтажками с квартирами с низкими потолками и меньшей, чем раньше, жилой площадью. Меткий на слово русский народ назвал их новым выразительным словом «хрущобы».

Но Воронеж все же получил свою высотку, хотя и с вдвое сниженным по высоте венчающим ее шатром. Что было делать с уже возведенной башней, ведь квартиры в ней уже значились готовыми к заселению? В результате пришли к половинчатому решению. Подъемный кран из Москвы не прислали, сооружать шпиль с гербом не стали, а оставили все, как получилось, хотя дом этот без шпиля и смотрелся как монумент какому-то великому человеку без головы. В результате этажность здания была уменьшена, а башня не имела спроектированного архитекторами Скулачевыми шатрового завершения и шпиля с гербом. Проект был изменен. Новый проект завершенного здания, здания уже без башни, выполнил воронежский архитектор.

Но не избалованные подарками судьбы жители Воронежа уже успели полюбить свою высотку, прозванную «Высоткой у Девицкого выезда». По пролетарским праздникам дважды в году (май, ноябрь), чтобы как-то компенсировать отсутствие достойного здания завершения, на недостроенной башне сооружали шпиль из досок, украшали его гирляндами электрических лампочек, которые включали по вечерам. Шли годы, и кому-то из градоначальников, видимо, надоело, что истинный контур самого высокого в городе здания можно было угадать только в праздничные вечера. И башня получила, наконец, свой шпиль с гербом. Шпиль был установлен позднее, в конце 1970-х годов. Высота его оказалась вдвое короче, чем была спроектирована. Еще позже шпиль все же был приведен в соответствие с первоначальным проектом. К тому времени П.С. Скулачева уже не было в живых, а Н.А. Скулачева вышла на пенсию.

Война, обморожение, полученные травмы, тромбофлебит обеих ног и сердечная недостаточность ускорили уход Петра Степановича Скулачева. Умер он в 1961-м году от инфаркта, успев-таки за прошедшие после войны 16 лет несколько раз сходить на так любимую им охоту.

Надежда Ароновна прожила еще 47 лет и умерла в возрасте 97-ми. Петр был, безусловно, главой семьи, и смерть его стала невосполнимой для семьи потерей. Владимир, которому к моменту смерти отца исполнилось 26 лет, только что закончил аспирантуру. Младшему его сыну Дмитрию исполнилось 15. Еще до Петра умерли оба деда, Арон и Степан, поэтому возглавить семью, кроме Надежды, было некому. Смерть мужа казалась ей страшной несправедливостью, с которой она до конца своих дней так и не смогла смириться. Надежда ушла на пенсию и посвятила себя помощи в воспитании дочери Владимира Татьяны и сыновей своего младшего сына Дмитрия. Наступил спокойный и, в общем-то, счастливый период ее жизни, когда не надо было совмещать работу с какими-нибудь домашними обязанностями. Появилось время для выращивания овощей и цветов на даче, для путешествий и занятий спортом. Надежда стала заядлой лыжницей, нередко ездила с подругами-сверстницами по стране. Беда наступила, когда ей было уже за восемьдесят: она заболела глаукомой и, в конце концов, ослепла. Жила она в семье своего младшего сына Дмитрия, а в летнее время – на даче старшего. В 1988/89-м годах Надежда Ароновна создала проект будущего дома своего старшего сына Владика, который построил его на средства от издания написанного им на английском языке учебника по биоэнергетике. Она была уже слепа и ваяла проект из спичек, скомпоновав сначала все помещения первого этажа, а затем – второго. Дача эта и сегодня в полной мере соответствует созданному ею из спичек, а затем перенесенному на чертеж проекту. Ослепнув, она начала писать стихи, которые надиктовывала внукам. У нее была очень хорошая память, и она постоянно вспоминала свою долгую жизнь, наиболее яркие и дорогие ее сердцу эпизоды из которой мелькали в ее памяти как вид из окошка поезда дальнего следования. Умерла она, не дожив полутора месяцев до 98 лет.