Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Хаммерштейн считал очень важным поставить в известность западные страны о подобном плане. Поскольку не сохранилось точных свидетельств того, чем он при этом при этом руководствовался, можно сделать предположение, что он хотел стимулировать готовность западных держав немедленно вступить в переговоры с новым германским правительством сразу после свержения Гитлера. Также, вероятно, Хаммерштейн рассчитывал таким образом предотвратить в ближайшее время нападение со стороны западных держав и снять проблему разведения войск воюющих сторон, схлестнувшихся в ходе боевых действий, которую, возникни она, было бы решить весьма непросто.

Перебирая тех участников Сопротивления, которые имели контакт с английским посольством в Берлине, Хаммерштейн, сам или по чьему–то совету, остановился на Фабиане фон Шлабрендорфе, который неоднократно направлялся оппозицией с различными заданиями в Англию и имел дружеские отношения со многими сотрудниками английского посольства в Германии [23].

С Шлабрендорфом подробно побеседовал один из наиболее близких и доверенных людей Хаммерштейна, полковник Штерн–Гвиадовски, который в итоге полностью согласился с его кандидатурой. Шлабрендорф очень сильно рисковал лично, когда встретился 3 сентября 1939 года (после того как истек срок английского ультиматума, выдвинутого утром того же дня, и Англия и Германия оказались в состоянии войны) с английским временным поверенным в Берлине сэром Огильви Форбсом в главном обеденном зале гостиницы «Адлон». Несколько раз сердце Шлабрендорфа сжималось при виде двух офицеров СС. Однако волнения были напрасны, поскольку этих офицеров интересовали лишь вопросы, связанные с отбытием сотрудников английского посольства, и все обошлось без каких–либо неприятностей или опасных последствий для Шлабрендорфа.

К сожалению, Гитлер не попался в паутину, сплетенную Хаммерштейном. Никакие увещевания генерала не могли побудить его прибыть в западную группировку войск. Это был первый случай из бесконечной череды ему подобных, когда Гитлер уходил от приглашений посетить ставки командующих действующими армиями. Гитлер, безусловно, очень хорошо знал, какие чувства испытывает к нему Хаммерштейн, и не спешил оказываться в «зоне его достижимости», предпочитая оставаться за ее пределами. Вся эта история лишь привлекла внимание Гитлера к фигуре Хаммерштейна. После победы в польской кампании на высшие командные должности было выдвинуто много новых людей, и вскоре Хаммерштейн был заменен на своем посту и фактически отправлен в горькое для него изгнание в виде полной отставки. «Я бы обезвредил его (Гитлера. – Ред.) раз и навсегда, – сказал позднее Хаммерштейн, – причем без всяких юридических формальностей» [24].

Хаммерштейн умер в апреле 1943 года, и, хотя он всегда держался особняком, в оппозиции не нашлось человека, который мог бы его заменить. Мнение о нем, высказанное Уилер–Беннеттом, который отличался беспощадными и суровыми оценками генералов – коллег Хаммерштейна, может служить надгробной надписью: «Он обладал не только мужеством, бесстрашием и четким и ясным пониманием военных вопросов, но был также очень мудрым человеком, честность и патриотизм которого ни у кого не вызывали сомнений… Он умер, чтимый, уважаемый и оплакиваемый всеми, кто его знал… »

Руководителем, если так можно выразиться, исполнительной власти оппозиции, каковым при благоприятном стечении обстоятельств мог бы стать Хаммерштейн, оказался человек, занимавший более скромный пост и имевший не столь внушительный послужной список. Полковник (позднее генерал–майор [25]) Ганс Остер хотя внешне и отличался от Хаммерштейна, но по сути был сделан из того же материала. Среднего роста, стройный и элегантный в отличие от массивного Хаммерштейна, прямой и открытый, он напоминал кавалерийского офицера. Он также ценил радости жизни, может, не столь рьяно, как Хаммерштейн, но столь же искренне и от всей души. Он очень любил лошадей; был преданным другом, любил и уважал своих друзей; с радостью проводил время в компании своих товарищей–офицеров; иногда не упускал случая и пофлиртовать [26].

Из тех способных и мужественных людей, которые попали в руки вызывавшей у всех страх СД (службы безопасности), никто не произвел на своих «тюремщиков» столь сильного впечатления, как Остер [27].

Будучи по натуре человеком прямым, Остер часто забывал об осторожности и оказывался на грани того, чтобы самому себя выдать. Как и Герделер, он выражал свои взгляды слишком громогласно и откровенно, особенно за праздничным столом; о столь неосторожном поведении он сам искренне сожалел.

В своей откровенности и прямоте он подчас был слишком агрессивен; подобная манера поведения привела к тому, что наиболее чувствительные его соратники между собой называли его «ваша саксонская светлость»; этот термин обычно применялся по отношению к англосаксам в значении «знайка–зазнайка» или «гордый полузнайка» [28].

Другие считали, что это прозвище следует понимать в положительном смысле; оно подчеркивает, что Остер был жизнерадостным, оптимистичным, не отягощенным как условностями, так и отрицательной информацией, отказывающимся смотреть на мир через темные очки и видеть все в черном свете, был прекрасным другом и абсолютно честным человеком. Немногие вызывали столь теплый отклик в сердцах столь многих людей [29].

Многие хорошо знавшие Остера отмечали, что помимо открытости и искренности ему было присуще внутреннее неприятие подлости, пошлости и низости в любой форме их проявления. А его оптимизм они связывали с его внутренним убеждением, что добро все равно победит зло. Вера Остера в силу Провидения и его феноменальная работоспособность позволяли ему относительно легко переносить неудачи и работать после этого с ничуть не меньшим рвением и энтузиазмом.

Как и большинство тех, кто участвовал в Сопротивлении в соответствии со своими идеалами, Остер отвергал нацизм именно в силу своей честности и порядочности и своего понимания, что хорошо, а что плохо. Он презирал и ненавидел нацизм до белого каления, не признавая в этом вопросе никаких оговорок, компромиссов или оправдывающих обстоятельств. Кризисная ситуация с Фричем только еще более усилила в нем чувство горечи и разочарования, а также чувство личной ответственности и предназначенности решительно действовать, чтобы изменить происходящее. Остер служил в полку, которым командовал Фрич, и относился к нему с восхищением и преданностью. Для человека, который не умел делать и чувствовать наполовину, то, как Гитлер обошелся с Фричем, которого он почти боготворил, не могло не быть сильнейшим шоком, поразившим его до глубины души. «Я относился к тому, что произошло с Фричем, как к тому, что произошло со мной», – говорил Остер следователям в 1944 году. Как человек, сопереживавший Фричу, настоящий «паладин Фрича», относившийся к нему с огромным уважением, после всего происшедшего Остер еще более утвердился в убеждении, что цель его жизни состоит в том, чтобы отстранить Гитлера от власти.