Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Остер, как и Хаммерштейн, и даже в большей степени, пытался прямо и откровенно ответить на вопрос, какие методы допустимы в борьбе с тиранической системой, при которой граждане, чьи права нарушены или попросту попраны, не могут рассчитывать ни на какую юридическую защиту. Как человек, ставящий вопросы ребром и ищущий бескомпромиссные ответы, Остер готов был поднять те вопросы, которые менее мужественные люди ставить просто не решались. Остер готов был переступить через те ограничения, которые накладывало традиционное понимание понятия «измена». Это дает повод его критикам, вольно или невольно, в принципе ставить под сомнение основополагающую обоснованность заговора как такового. Вследствие этого оценка роли Остера в деятельности оппозиции его соотечественниками превратилась в лакмусовую бумажку их отношения к Сопротивлению в целом, того, в какой степени они поддерживают или не поддерживают его. Как в контексте истории оппозиции, так и в качестве вопроса основополагающего человеческого выбора данный вопрос стали называть «проблемой Остера».

Занимаясь непосредственно «исполнительской» деятельностью в рядах оппозиции, Остер работал с таким размахом и активностью, которые были по плечу мало кому из его коллег. Мужество и напор, с которыми он убеждал других и отстаивал свои взгляды, могли как располагать к нему, так и отталкивать. Он знал, что выбрал путь, изобиловавший опасностями и рисками даже большими, чем угроза жизни. Его соотечественники привыкли проводить различие между изменой режиму и изменой стране или национальной изменой. И если к первой могли относиться как к акту благородства, чести и героизма, то измена стране считалась в Германии, как и везде в мире, подлым и гнусным делом и уделом негодяев. Никто столь всецело и страстно не поддерживал подобный подход, как Остер. Он и его товарищи, многие из которых по этой причине покинули ряды оппозиции, расходились в готовности и желании переступить границы существующих подходов для того, чтобы предпринять необходимые действия для обеспечения долгосрочных национальных интересов. Для многих было естественным проявлять сдержанность в тех действиях, которые, как выглядело внешне, угрожали национальным интересам в данный момент. Остер проявил в этом вопросе мужество и дальновидность, и именно поэтому многие из его старых товарищей считали его самой выдающейся фигурой во всей оппозиции.

Резко контрастируя с позицией Вайцзеккера, Остер был готов пойти на риск войны для того, чтобы свергнуть нацистский режим. Как говорят, во время мюнхенского кризиса 1938 года он «страстно молился» о том, чтобы началась война, поскольку это послужило бы необходимым стимулом к тому, чтобы в результате соответствующих усилий оппозиции армия поднялась против Гитлера. Человек его темперамента и положения в любом случае был бы обязан энергично реагировать на изменение ситуации, вызванное войной, и на те многочисленные новые проблемы, которые появились бы вследствие этого.

Как отмечалось выше, Остер был начальником штаба абвера и руководителем его Центрального управления. С точки зрения практической работы именно Остер был фактическим заместителем начальника военной разведки, хотя официальным заместителем Канариса был вице–адмирал Бюркнер. Возглавляемые Остером подразделения стали местом, где могли получить прибежище и добрый совет многие антинацистски настроенные люди как из самого абвера, так и из многих других государственных ведомств и структур. В ходе кризиса 1938 года именно здесь действовал, не вызывая подозрений, оперативный командный пункт оппозиции, возглавляемый Остером. В его руках была вся работа, связанная со сбором разведданных и обеспечением связи и взаимодействия, а также разработка и осуществление планов переворота. Единственной областью практической деятельности, которая какое–то время оставалась еще не охваченной, являлись международные контакты оппозиции, но вскоре этот недостаток был с лихвой восполнен.

Ганс Остер никогда бы не смог выполнять столь важную роль как во время мюнхенского кризиса, так и в ходе более поздних событий, не имей он полной поддержки и защиты, а также фактической санкции на полную свободу действий со стороны своего непосредственного начальника адмирала Вильгельма Канариса – одной из самых противоречивых и загадочных фигур ХХ столетия. Немногие были объектом такого количества легенд, небылиц и неоднозначных, а подчас и прямо противоположных оценок и суждений. Даже внешне он совсем не походил на руководителя разведки, каким его можно было представить. Он не был внушительным и невозмутимым (этому образу скорее соответствовал Хаммерштейн); наоборот, он был невысоким и щуплым и представлял собой пульсирующий «комок нервов». Его привычка сутулиться лишь подчеркивала его малый рост, чахлый и болезненный вид и измученный, почти отсутствующий взгляд. Седые волосы и довольно неопрятная внешность делали его старше своих лет (в 1939 году ему было 53 года). И по привычкам, и по манере поведения он меньше всего напоминал военного. Говорил он тихо, а когда был расстроен – почти шепотом.

И друзья, и недоброжелатели называли его, правда с разной интонацией, «маленьким греком», ошибочно полагая, что он являлся потомком знаменитого адмирала, участвовавшего в борьбе Греции за независимость [30]. На самом деле предки Канариса по отцовской линии были родом из северной части Италии.

Противоречивые оценки и суждения по поводу того, каким был Канарис на самом деле, показывают, как сложно примирить в одном человеке хитрость и изворотливость с высокой нравственностью и чистотой помыслов. Вайцзек–кер в написанных после войны воспоминаниях, которые в целом являются скучными и малозначительными и показывают, что их писал очень уставший и разочарованный человек, во время редкого всплеска вдохновения и красноречия охарактеризовал своего друга как «кристально чистого человека». Он написал о Канарисе следующее: «Он представлял собой одно из самых интересных и удивительных явлений того времени. Он сумел выдвинуться и достичь профессиональных вершин в условиях диктатуры, соединяя в себе бесконечную веру в высокие идеалы с «бывалостью» и глубоким знанием жизни, что является в Германии особой редкостью. Редко можно встретить человека, в котором в такой же степени сочетались бы невинность голубя и мудрость змеи».

Для тех, кто становился другом Канариса, загадочность адмирала исчезала и им не приходилось сомневаться в его честности и порядочности. На одном из совещаний со своими подчиненными он резко выступил против того, чтобы они присутствовали на тех допросах (проводимых, очевидно, совместно с сотрудниками СД или гестапо), которые велись сомнительными методами. «Если допрос ведется с малейшими отклонениями от существующих правил и предписаний, – сказал он, – офицер абвера должен немедленно встать и выйти».