Иосиф Гуммер - Это было в Калаче

Пленный вздрогнул от Пашкиного голоса. А Кошелев сыпал заученные фразы:

— …Мы партизаны, хотим вас освободить. Мы принесли вам еду, она тут, под кустами, передайте остальным. Завтра в ямку, где я лежу, спрячьте план лагеря и укажите, где стоят посты. Мы вам сообщим, когда назначим побег.

— Спасибо, товарищ, — шепнул взволнованный пленный. Он и не подозревал, что партизан под кустом годился ему в сыновья.

Ребята видели издалека, как пленные что-то шепотом передавали друг другу. Это заметил и Усан.

— Эй, вы! Не переговариваться!

Он что-то сказал немцам. Те рассмеялись. Они не волновались. Пусть переговариваются эти русские. Удрать при такой охране не удастся. Да и далеко ли убежит измученный человек?

Усан, однако, продолжал внимательно наблюдать за пленными и чуть не застал одного врасплох. Красноармеец незаметно сунул в рот целую картошку, и вдруг из-за куста появился полицай. Пленный судорожно глотнул и закашлялся. Усан ткнул его прикладом в спину и отошел. Если бы он догадался раздвинуть густую траву, то увидел бы горбушку ржаного хлеба и добрый кусок сала.

Вечером пленных увели. Пашка вылез из укрытия. Руки и ноги, все тело у него онемели, в пустом животе урчало. Кошелев сделал несколько приседаний, разгоняя застоявшуюся кровь. Проверили: в кустах, где были спрятаны продукты, ничего не осталось, красноармейцы съели все, что принесли ребята.

— Ну и хорошо, — сказал Цыганков. — Бойцам перед побегом надо подкрепиться. А ты сейчас доберешься до Ильиничны и еще наверстаешь.

На следующий день ребята пришли в лес к вечеру, когда пленных с работы уже увели. Под кустом, где вчера лежал Кошелев, нашли записку с планом лагеря. Выяснилось, что заключенных держат в бараках недалеко от станции. Лагерь хорошо охраняется, особенно со стороны вокзала. Со стороны же реки часовых меньше, хотя колючая проволока здесь в два ряда. Пленные решили организовать побег именно в этом месте.

«В этом случае, — писали они, — мы, по выходе из лагеря, могли бы разбиться на три группы. Одна двинулась бы через Дон, другая (может быть, вместе с вашим партизанским отрядом) — на юг. В третьей группе будут товарищи с тяжелыми ранениями; им двигаться трудно, хорошо бы на время укрыть их где-нибудь поблизости. Это наш план. Вам, конечно, виднее. Мы не знаем ни вашей численности, ни ваших возможностей и согласны на любое. Лучше смерть, чем неволя. Жмем ваши руки, товарищи».

Дальше шла приписка:

«Передайте своему комиссару, что среди нас есть несколько коммунистов».

Ребята переглянулись.

— А кто же у нас комиссар? — спросил Егор.

Цыганков пожал плечами:

— Об этом еще и не подумали.

Покровский начал рассуждать:

— Кошелева, наверно, придется назначить.

Шестеренко тоже был не прочь получить новую должность, возразил:

— Нет, Пашка не пойдет. Комиссар, знаешь, каким должен быть? «Чапаева» видел? Вот то-то. Комиссар — самый грамотный человек, самый спокойный. Чтобы всегда разъяснить — что к чему. А Пашка? Да он и книги-то читать не любит. И вообще…

Честолюбием Кошелев не страдал. Но такая характеристика его явно обидела:

— Тоже мне, грамотей нашелся! Да я чихать хотел на тебя!

— Да бросьте вы, нашли время ссориться, — остановил друзей Цыганков. — О другом надо думать: как пленных будем выручать.

По дороге домой Покровский не мог оставить важную тему:

— А может, дядю Андрея комиссаром, а? — И тут же отказался от этой мысли, покосившись на Цыганкова: — Нет, он взрослый. Разве он пойдет комиссаром к такому командиру?

Дядя Андрей, узнав о задуманной операции, загорелся:

— Это дело! А то ведь тошно сложа руки сидеть.

Он ознакомился с запиской пленных, подробным планом лагеря.

— Ну-ка, Павел, — скомандовал он, — давай на разведку. Подберись к лагерю с берега, разгляди все удобные подходы и как следует все запомни. Учти — придется действовать ночью.

На следующий день пленные получили записку:

«Приняли ваш план. Будьте готовы в четверг, в час ночи».

Вечером в лесной землянке собрался весь отряд. Каждый вооружился автоматами и гранатами.

— И я с вами, — сказала Валя.

— Незачем, — посоветовал Цыганков. — Поправляйся лучше.

— Я уже здорова, Ваня.

Иван долго отговаривал Валю. Но девушка стояла на своем. Пришлось согласиться.

Решено было в случае удачи отправить Валю и дядю Андрея вместе с военнопленными в дальние хутора.

Ночью все шестеро окраинами Калача добрались до лагеря. Кошелев и Шестеренко залегли недалеко от центральных ворот. Через час они должны были открыть стрельбу и отвлечь внимание фашистов. Цыганков, Покровский и дядя Андрей зашли со стороны Дона. Им предстояло за это время разрезать проволоку. Валю оставили у реки.

Проволока поддавалась туго. Сколько прошло времени, никто не знал. Оставался последний ряд. У ворог раздались выстрелы, и послышались взрывы гранат. Иван рванул проволоку и с радостью увидел, как бегут в образовавшуюся брешь люди. Он отбежал к реке. Не все умели плавать, и часть людей решила уйти в степь. Большинство во главе с Покровским, дядей Андреем и Валей переплыло реку.

Вскоре их догнал Иван. Группа пошла вдоль берега Дона по направлению к дальним хуторам.

Валя быстро устала: сказывалось болезненное состояние. Впрочем, в отдыхе нуждалась не только Валя. Из всей группы только трое — Цыганков, Покровский и дядя Андрей — чувствовали себя бодро. Остальные еле шли. Измученные в лагерях люди с трудом держались на ногах. Огромным усилием заставляли они себя идти вперед. Цыганков поддерживал Валю, Покровский и машинист помогали наиболее слабым. Самое главное — надо было уйти под покровом ночи как можно дальше от Калача.

— Жаль, петь нельзя, — проговорил один из военнопленных, тот самый бывший часовой комбрига. — С песней легче идти.

— А ты пой про себя, Василий, — заметил другой.

— Это не то. Знаешь, как рота идет с песней? И усталость не чувствуется. Эх, где она теперь, моя рота? Только бы вырваться отсюда. Попомнят меня гады-фашисты.

— А вы как в плен попали? — поинтересовался дядя Андрей.

— Да как многие, без сознания. Живой я бы им не дался. Да, — спохватился вдруг Василий, — так это вы нас освободили?

— Не только мы. Еще двое в Калаче остались.

— Ну, молодцы!

Он замолчал, остановился, прислушался. Потом спокойно проговорил:

— Видно, не уйти нам.

— Почему?

— А послушайте.

Ветер донес едва различимый гул мотора. Этот гул нарастал, приближался, с каждой минутой становился отчетливее.

Вскоре замелькали огни машин, раздались первые выстрелы.

— Ложись! — скомандовал Василий. — Кто с оружием, ложись. А остальные уходите. Мы задержим гадов.

Тонко запели пули, оставляя за собой яркие светящиеся линии. В одиночные выстрелы, в короткие автоматные очереди ворвался треск пулеметов. Светящиеся линии тянулись с трех сторон. Похоже было, что фашисты окружают группу.