Иосиф Гуммер - Это было в Калаче

— Уходите! — повторил Василий. — Тебя как зовут? Иван? Уходи! Бери девушку и уходи! Вам еще надо жить. Понял? Давай оружие.

Иван хотел что-то сказать, но Василий с силой выхватил у него автомат. Пулеметные очереди в это время затрещали беспрерывно. Цыганков бросился к Вале. Ему хотелось скорее увести ее, спрятать от пуль где-нибудь в степной балке. Он подбежал к девушке и едва успел ее подхватить на руки: Валя упала.

— Надо уходить, Валя! Быстрее! — тормошил ее Цыганков. Она не отвечала.

— Валя! Ты меня слышишь? Валя!

Девушка тяжело, без движения лежала у него на руках. А по лицу ее из виска текла кровь.

— Валя! Что же ты? — растерянно кричал Цыганков.

Забыв об опасности, о приближающихся врагах, забыв обо всем, он встал во весь рост, он держал девушку на руках, словно все еще надеясь, что вот сейчас, через минуту-другую она очнется и ответит ему.

— Ложись! — сбил его с ног Василий. — Смерти захотел? Не время плакать, парень, — тихо проговорил он. — Вы с товарищем уходите, а мы отплатим фашистам.

— Никуда мы не уйдем.

— Идите, идите. Вы местные, еще пригодитесь. Многим еще понадобится ваша помощь. Незачем зазря погибать.

Он обнял Цыганкова, потом схватил автомат и выпустил первую очередь. Кто-то из пленных взял автомат у Егора.

— А как же Валя? — растерянно спросил Иван. — Похоронить бы надо.

— Уходи! Быстрее! — закричал Василий.

— Дядя Андрей, а вы? — спросил Иван.

— Я останусь. Не дело отсиживаться в комнате. Жив буду — увидимся, — отстреливаясь от врага и не глядя на Ивана, сказал дядя Андрей.

Под покровом ночи Цыганков и Покровский добрались до берега. В степи все еще шла перестрелка. Не придется, видно, больше свидеться ни с дядей Андреем, ни с Василием.

— Давай, Ваня, плыви. Я за тобой.

Иван тихо, без единого всплеска вошел в воду, поплыл.

Егора ранили у самой воды. Фашисты схватили его и привезли в Калач. Больше никого не удалось им поймать: кое-кто убежал, а многие погибли в степи. Наутро Егора привели в комендатуру.

— Кто еще был с тобой?

Егор молчал.

— Э, молодой человек, напрасно скрываешь. Советую все рассказать — и пойдешь домой. Так кто же?

— Никого. Я один.

— Один? Вот это здорово. И проволоку перерезал, и у ворот стрельбу открыл, и пленным оружие передал. Ну? Будешь говорить?

Егор молчал.

— Расшевелите его, — приказал комендант.

Егора отвели в камеру. Не успела закрыться дверь, как сильный удар в лицо свалил его. И тут же два здоровенных фашиста навалились на мальчишку и начали его избивать. Сначала Егор пытался увертываться от ударов, закрывая лицо руками. Стонал от страшной боли. Наконец потерял сознание.

Потом гитлеровцы лили на него воду ведрами, дожидаясь, пока он придет в себя и откроет глаза. Как только увидели, что парень шевелится, опять приступили к нему:

— Будешь говорить?

Егор молчал.

— Будешь?

Удар сапогом в лицо.

— Будешь?

Еще удар.

Били долго, без перерыва. Егор уже ничего не помнил, потерял счет времени… Но молчал.

— Позовите Баракова, — распорядился комендант.

— Вам знакома эта личность? — спросил он у полицейского.

— Еще бы. Это Егор Покровский.

— С кем он мог быть вместе?

— Да у них одна компания, еще довоенная — Цыганков, Кошелев и Шестеренко.

— Где они сейчас?

— Не могу знать.

— Разыщите и всех доставьте сюда. Ясно?

На тихую Вокзальную улочку стали наведываться полицейские.

— Где сын? — допрашивали они Александру Дмитриевну.

Женщина молчала. Стойко переносила оскорбления. Чувствовалась в ней сила, которая даже пугала врагов. Они уходили, злобно выкрикивая угрозы по адресу «этого партизана» и его «дружков».

За домом была установлена слежка.

На рассвете третьего дня после ареста Покровского Александра Дмитриевна услышала тихий стук в дверь. Накинув платок, она выбежала во двор, увидела сына и Шестеренко.

— Ванечка, сынок! Беги, родной, беги.

— Ладно, мама, сейчас. Как ты тут живешь?

— Уходи скорей! Тебя разыскивают полицаи.

Вдруг возле калитки раздались громкие голоса. Ребята шмыгнули в беседку. Трое полицейских ввалились во двор. Среди них был и Бараков.

— Ну, старая карга, — рявкнул он, — подавай своего партизана.

— А где я его возьму?

— Не знаешь? — злобно зарычал полицейский. — Придется тебе помочь. Пошли в беседку.

Ноги одеревенели, в глазах потемнело. Шатаясь и придерживаясь за стенку дома, мать медленно пошла к беседке, подгоняемая ударами полицейских. Не успели они дойти до угла дома, как навстречу вышел Иван.

— Не трогайте старую, — проговорил он.

— Ах ты, щенок, — замахнулся на него прикладом полицейский.

Трое здоровенных мужиков свалили ребят на землю и начали молотить тяжелыми сапогами. Мать кинулась к сыну, ее отшвырнули. Избитых, окровавленных, потащили Ивана и Михаила в здание, где находился староста хутора.

Чуть отдышавшись, мать побежала за сыном. Наверно, впервые склонилась перед врагами суровая женщина: не могло выдержать материнское сердце. Она умоляла пустить ее к сыну. Долго измывались над ней враги. Наконец, один из них отомкнул дверь каморки, где держали ребят.

— Ваня! Ванечка!

Она прижала к себе сына, дрожащими руками гладила его избитое, опухшее лицо. А он, как маленький, как в детстве, положил голову на ее плечо, закрыл глаза, стараясь забыть обо всем, что случилось в последние дни.

— За что они тебя, сыночек? — тихо спрашивала мать. — Они ошиблись, ты ведь ничего не сделал.

Иван поднял голову, осторожно вытер слезы, катившиеся по ее лицу.

— Сделал, мама, сделал. Только мало, очень мало!

— Я догадывалась, знала, — шептала мать. — Что теперь будет, Ваня?

— Не надо, мама, — мягко перебил ее Иван. — Не надо об этом. Ты лучше о себе подумай. Береги себя.

— У, изверги! — погрозила кулаком мать.

— Тише, мама, тише. А то они и тебя задержат.

Иван успокаивал мать. Он уговаривал ее уйти. Неровен час, запрут и старую. С трудом оторвалась мать от сына. Она вышла наружу и тяжело опустилась на землю.

— Мама, иди домой. Иди, — услышала она голос сына.

Ребята разговаривали шепотом: опасались, что их подслушивают.

— Будем отпираться во всем, — говорил Иван, еле шевеля разбитыми губами. — Доказательств у них никаких нет.

— А если Егорка проговорился?

Цыганков строго взглянул на Шестеренко, задавшего этот вопрос:

— Зачем ты? Что мы, не знаем Егора? Он все выдержит.

Замолчали, вспоминая товарища. Егор — скромный, тихий парень, самый незаметный в отряде. Но у него, друзья это знали, твердый характер. Этот не подведет.

Шестеренко дремал, иногда вздрагивая во сне. А Цыганков мысленно перебирал последние события. Отряд сделал немного. Но и это доставило врагу немало хлопот. Только бы вырваться на свободу! Уж тогда они будут действовать осторожнее, хитрее. И фашистам несдобровать.