Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

Скотт сообщает в дневнике:

«Меня страшила необходимость выбора, печальнее ничего нельзя себе представить».

Далее он подводит итоги:

«Я рассчитал, что согласно нашей программе от 85°10′ мы должны отправиться к полюсу в составе восьми человек с 12 комплектами провианта. Этот пункт мы должны достичь завтра вечером, с нехваткой пищи на один день. После всех наших неудач нельзя не быть довольным настоящим положением» [232].

21 декабря. Верхний ледниковый склад.

«Вышли при сильном встречном юго-западном ветре, но зато при ярком солнце.

Носы и губы, обмороженные и обожжённые солнцем, у нас растрескались и облезли, поэтому встречный ветер совершенно невыносим, пока не согреешься. Впрочем, когда везёшь сани, согреваешься быстро, уже через пятнадцать минут или даже меньше чувствуешь себя вполне уютно, если нет чересчур сильного ветра.

Мы направились к единственному месту, где казалось возможным пересечь нагромождения льдов, вызванные сжатием на стыке плато и ледника, между нунатаком (остров Бакли) и хребтом Доминион. Одно время Скотт подумывал о том, чтобы обойти нунатак с запада, но оказалось, что здесь сплошные нагромождения льда. Тогда мы пошли по склону у самой оконечности острова или нунатака, где, по всей видимости, шёл и Шеклтон. С высоты ясно видно, что это единственное проходимое место. Мы держались от скал дальше, чем

Шеклтон, а потому, как и на всём протяжении подъёма на ледник, встретили меньше трудностей. Скотт великолепно умеет выбирать путь, благодаря этому нам удаётся избегать чрезмерных опасностей и трудностей. Сегодня поверхность была довольно сносной, но мы вышли на участок, изборождённый массой трещин, в которые непрестанно проваливались, чаще одной ногой, но нередко и обеими, а то и целиком или даже на всю длину постромок, и тогда пострадавшего приходилось вытаскивать с помощью страховочной верёвки.

Большинство трещин выделялись на голубом льду полосками снега. Иные были так широки, что их не перепрыгнуть, в таких случаях ставишь ногу на снежный мост и переходишь, стараясь ступать полегче. Снежный мост чем ближе к середине — тем прочнее, самые ненадёжные места у краёв. Десятки трещин мы пересекли, прыгая прямо на середину моста, а оттуда — на лёд. Весьма неприятно, когда под тяжестью твоего тела снег оседает, но тут вспоминаешь, что верные постромки не дадут тебе погибнуть. Один лишь Бог знает, какова глубина этих огромных расселин, нам же кажется, что они уходят в сине-чёрную пустоту на тысячи футов.

На пути к перевалу пришлось пересечь много крутых бугров; на одном склоне сани летят впереди, как ветер, а на другом — с тебя сходит семь потов, прежде чем достигаешь вершины. Мы обратили внимание на слоистую структуру нунатака: Шеклтон считал, что в ней присутствует уголь, мы же различили, кроме того, много песчаника и красного гранита.

Я хотел бы взять образцы с этих скал, может быть, удастся на обратном пути. Взойдя на вершину бугра, мы видели за ним следующий, и так без конца.

Примерно в полдень облака обволокли нас туманом, при такой видимости мы не решались идти среди многочисленных трещин. К счастью, отыскался снежник, на котором мы поставили палатки, правда тоже на трещинах. Тем не менее с аппетитом поели, а я воспользовался светлым временем и подготовил рацион для Верхнего ледникового склада.

В 3 часа пополудни туман рассеялся, показалась гора Дарвин — нунатак, стоящий к юго-западу от остальных возвышенностей. Мы двинулись к ней и мили две шли то по голубому льду, то, на горе, по свежевыпавшему снегу. Скотт был в ударе и шёл без передышки. Каждый взятый перевал возбуждал в нём желание подняться на следующий, но за ним и над ним открывались всё новые вершины. Лагерь поставили в 8 часов вечера, все сильно устали, пройдя в юго-западном направлении свыше 11 миль и поднявшись почти на 1500 футов.

Мы находились к югу от горы Дарвин, на 85°7′ ю. ш., на высоте 7000 футов над Барьером. Я допоздна занимался подготовкой рационов для закладки, а также взвешиванием и упаковкой провианта для возвращающейся партии и для двух партий, которые продолжат путь к полюсу. Температура сегодня упала до нуля [-18 °C] — в этот летний сезон уже давно не было так холодно» [233].

«Сегодня очень печальный вечер — одни идут вперёд, другие возвращаются. Когда я кашеварил, Билл пришёл попрощаться. Он сказал, что, скорее всего, со следующей партией его тоже отправят домой — он к этому полностью готов, так как понимает, что Скотт хочет взять с собой наиболее выносливых, может быть троих моряков. Если Билл не пойдёт, все будут огорчены» [234].

Все вещи, без которых можно обойтись, мы оставляли идущим к полюсу, и в моём дневнике есть такая запись:

«Раздавал запасное снаряжение тем, кому оно может больше понадобиться: финнеско — Бёрди, пижамные штаны — Биллу, кулёк с печеньем — Биллу для вручения Скотту на Рождество, немного печенья — Титусу, шерстяные носки и половину шарфа — Крину, набор носовых платков — Бёрди. Очень устал сегодня».

«Мы как-никак, а боремся против неблагоприятных условий. Погода постоянно держит нас в тревожном состоянии; в остальном мы в точности исполняем установленную программу… Мы, можно сказать, находимся на вершине и обеспечены провиантом. Казалось бы, должны добраться до цели» [235] {130} .

Возможно, ещё существуют на свете люди, которые считают, что исследование неизведанных земель лишено какого-либо смысла. Это свидетельствует, конечно, об их невежестве.

Вряд ли есть необходимость говорить здесь о том, как важно для науки основательно исследовать эти земли. История рода человеческого представляет собой непрерывное стремление выйти из тьмы к свету. Поэтому неразумно спорить о пользе познания; человек хочет знать, а если он этого больше не хочет, то он уже не человек.

Первые сани

Скотт; Уилсон; Отс; старшина Эванс

Вторые сани

лейтенант Эванс; Боуэрс; Лэшли; Крин

В первую неделю пребывания на плато Боуэрс аккуратно вёл дневник, который я привожу полностью. С 28 декабря по 19 января, когда партия отправилась в обратный путь с полюса, он ограничивался лишь отдельными заметками. С 19 по 25 января снова регулярно делал записи, затем замолчал до 29-го, а с этого дня записывал в дневник лишь краткие замечания, до «3 февраля (предположительно)», когда была сделана последняя запись.

Это неудивительно даже для человека, обладавшего такой энергией, как Боуэрс. В подобных условиях остаётся мало времени для писания, Боуэрс же, прежде чем сесть за дневник, должен был переделать массу дел: заполнить метеорологический журнал; замерить углы и свериться с хронометром; выполнить повседневную работу по взвешиванию, распределению и закладке провианта. На самом полюсе он дневника не вёл, но составил очень полный метеорологический отчёт и, кроме того, занимался съёмкой местности. Чудо, что он вообще успевал вести дневник {131} .