Леонид Емельянов - Под прицелом войны

На обратном пути мы видели 10–12 саней, доверху нагруженных мешками. Приезжали они потом в нашу деревню и за скотом. Брали только у тех, кто при разборе колхозной фермы сумел прихватить 4–5 единиц. Хозяину оставляли не более трех с теленком. При этом рекомендовали ему в ближайшее время прирезать своих, иначе немцы все равно заберут.

Напарника комиссара – Митьку Шезика, молодого бесшабашного парня лет 25–30, я запомнил навек. Пока главный беседовал с отцом, он коротал время со мной и даже уговорил выстрелить из пистолета. Я сначала отказывался, боялся. Но после долгих колебаний согласился при условии, что партизан будет держать пистолет в собственных руках. Так и сделали. Он направил ствол к потолку, а я, закрыв глаза и дрожа от страха, нажал пальцем на спусковой крючок.

Раздался выстрел. Сидящие за столом вздрогнули и вскочили со своих мест, не понимая, в чем дело. Им показалось, что стреляли снаружи и, возможно, полицаи. Но когда все выяснилось, Митьке устроили приличную головомойку.

– Не хватало еще, чтоб ты мальчишку поранил или убил! – выговаривал комиссар своему молодому помощнику. И долго его еще отчитывал за необдуманный поступок. Я принял его тогда за обыкновенного ординарца при вышестоящем командире. Но оказалось, что это был начальник штаба Матвей Петрович. Так звучало его настоящее имя и отчество.

Хочется привести и такой эпизод, связанный с участием бывшего декана. Был в наших краях милиционер, который с приходом немцев прятался в светлое время суток в лесу, а ночевать приходил в деревню, где укрывалась его семья. Потом он связался с партизанами Октябрьского района (так называемой Рудабельской республики) и ушел к ним вместе с женой. Однажды он по своей инициативе отобрал молодых односельчан и увез их на партизанскую базу с целью пополнения отряда. Надеялся, наверное, на похвалу. Но получилось наоборот.

С людьми стал беседовать комиссар (это уже по свидетельству одного нашего родственника, попавшего «в набор»). Первым делом он спросил: «Вы добровольно приехали или по принуждению?» Приехавшие замялись, вопрос был неудобный для прямого ответа. «А семьи у вас есть? И где они?» – последовал новый вопрос. Тут уж они не могли молчать и сказали буквально следующее. Мол, и рады бы остаться в партизанах, но утром об этом узнают немцы, сожгут дома, а родственников однозначно расстреляют. Как уже было не раз.

– А тогда чем же вы думали, когда ехали сюда?

– А нашего мнения никто и не спрашивал! – хором ответили прибывшие.

Комиссар вызвал организатора «набора» и приказал: «Немедленно отвезти назад! Чтобы к утру все были на месте!» А несостоявшимся партизанам пояснил: «У нас теперь такая обстановка, что взять вас с семьями мы не можем. Да это и ни к чему. Вы пока нам больше нужны там, чем здесь. Сейчас враг периодически делает блокады, и мы должны быть мобильными. Даже те женщины и дети, которые у нас есть, связывают нас в передвижении. А за готовность служить Родине – большое спасибо!»

После двух или трех посещений известный нам декан исчез и больше не появлялся в поле зрения. Позже от знакомых партизан узнали: погиб в 1942-м в бою при отражении очередного лесного наступления противника. До последнего прикрывал с пулеметом отход отряда в глухое болото. Тело его немцы буквально изрешетили пулями.

И был еще такой случай, но уже с другими партизанами. Шли вроде громить небольшой немецкий гарнизон в деревне Березовка, да застряли на всю ночь в нашей. Перепили самогону. Наутро пришел их командир и спрашивает: «Не видели ли кого?»

– Не только видели, – отвечают ему, – но они и сейчас здесь. Трое вот в этом сарае спят, и остальные где-то укрылись по домам.

Командир разыскал их всех, построил и надавал по щекам. После чего через реку повел их в лес. А гарнизон тот они все-таки разгромили, но попозже. И подробностей я не знаю.

Вместо немцев в Березовку потом прислали власовцев, носивших на мундирах блестящие белые витые погоны. Однажды они устроили боевой поход в партизанскую зону. Было много стрельбы. Патронов не жалели. В кого стреляли – неизвестно, но никаких военных трофеев привезено не было. Привели оттуда пару коров, как это делали и немцы, на этом дело и закончилось. Через некоторое время начался массовый уход их в партизаны. Не все хотели воевать со своими.

И немцы, и партизаны устраивали проверки населению на верность тому или иному режиму. Об одном из таких случаев рассказал отцу знакомый партизан уже после освобождения Белоруссии.

В соседнюю деревню пришли как-то неизвестные в немецкой форме и зашли в дом недавно назначенного старосты. Хозяин обрадовался визиту, рассказал все, что он знает о партизанах, поклялся и дальше сообщать всю информацию об этих лесных бандитах, которых он всей душой ненавидит. Жена его в это время готовила обильный стол для угощения. Но в последний момент что-то насторожило пособника фашистов. Возможно, переводчик, который хоть и изъяснялся на ужасном языке, но немцы, тем не менее, прекрасно его понимали и одобрительно кивали головами. Заподозрив неладное, деревенский начальник сиганул в палисадник через одно из окон. Но там оказалась охрана, и его быстро поймали. Увели за деревню и там расстреляли.

Это были переодетые партизаны.

Они запомнились особенно отчетливо, чему способствовало, наверное, и мое «повзросление» на целых четыре года.

Где-то в начале июня 1944 года в наше Подлужье прибыло около полсотни немцев. Староста разместил их в конце деревни, примыкавшем к реке. По 6–7 человек в каждый дом. На следующий день они с помощью местного населения начали рыть блиндажи вдоль высокого приречного берега. В нашем доме, разместился целый интернационал: один немец, один поляк, один чех, один венгр и некоторые другие. Руководил всеми, естественно, ариец. Все остальные, в особенности поляк, его не любили и, пользуясь его полным незнанием русского языка, почти открыто высказывали это. Лучше всех можно было понять поляка. Он рассказывал, что когда Германия напала на Польшу, он попал к фашистам в плен и они над ним изрядно поиздевались. При этом он показывал свои зубы, половина из которых была выбита завоевателями, и он вынужден был позже заменить их искусственными. Часто говорил, что, когда они дойдут до Польши, он обязательно с ним рассчитается. Однажды при отправлении на работу поляк направил ствол винтовки в затылок арийцу, выходившему первым. Показывал, как он это сделает у себя на родине. И надо же такому случиться, что немец стал поворачивать голову назад (телепатическое чутье, что ли?). Поляк успел поставить винтовку вертикально и невинным голосом спросил: «Оружие будем брать?» Тот закивал в ответ: «Я, я!»