Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Все тебя помнят и вспоминают достойно, можешь на этот счет не волноваться. С Лидией Владимировной, Бог даст, все будет хорошо, тем более что она не одна, сам знаешь. Думаю, что самое страшное она уже пережила и доказала нам, что она покрепче многих будет. Но ты не волнуйся, все будет хорошо, только бы дни у тебя короче были.

Новый год налетел, и уже весна на пороге, правда, лучше не торопиться это повторять, еще дожить надо. А у меня был месяц неработы. Ничего не мог делать, на сердце тоска, иногда даже места себе не находил, пил чуть-чуть. Завтра с Аллочкой уедем на неделю в Прибалтику, а потом надо браться за работу. До марта нужно сделать две заказных работы. Но не могу пока себя заставить думать о работе, все больше о другом думаю, о своем будущем. Очень хочется его увидеть. Тебе в этом безусловно поможет Света. Она уже есть твое замечательное Завтра. Впереди большая работа и ее достойная оценка.

Держись, Костенька, держись и «…верь, взойдет она…».

Целую крепко всегда твой

Зигрида (Зигфрида) Болеславовна Ванаг, близкая подруга Светланы и жена Юрия Орестовича Цехновицера (1928–1993), архитектора, художника, фотографа, одного из ярких персонажей ленинградской культуры 1960–1980-х годов. Мы уже говорили, что забота о Косте и Светлане дорого стоила Зигриде, но даже такие трагические обстоятельства не охладили в ней дружеских чувств и желания облегчить участь своих близких друзей.

Сусуман, 21 ноября 1981 г.

Дорогой и добрый друг Зигрида Болеславовна!

С того самого момента, как в середине февраля адвокат Х[ейфец] назвал мне Ваше имя, и до самых последних недель, когда оно вновь и вновь повторяется в письмах Ленинград – Сусуман, на всех перепадах и перепутьях своего последнего года, я знал, что однажды напишу Вам письмо. И вот теперь, когда все готово и я собрался начать с Вами эпистолярный диалог, с изумлением и ужасом ощущаю, что у меня не хватает слов. Ибо написать Вам, дорогая Зигрида, для меня означает прежде всего выразить Вам глубочайшую и взволнованную благодарность за всю ту помощь, которую Вы оказали и оказываете маме и Светочке. О себе, т. е. о Вашем участии в моем деле я уже не говорю. Помощь Ваша воистину неоценима, и, думая об этом, я всякий раз чувствую себя тронутым до глубины души. Но когда я пишу Вам об этом, то – как человек литературный – хорошо вижу всю недостаточность общепринятых слов. Что же мне делать? – задаюсь я извечным мучительным вопросом тех, кто видел пределы человеческого слова. Утешаюсь тем, что при встрече, лицом к лицу, я, быть может, точнее и чище сумею передать Вам свое чувствование, чем в письме издалека.

В общем так: сказанное здесь пусть останется на бумаге, а несказанное – на будущее.

С ностальгической тоской я думаю о Вас с Юрой, о тех вечерах и ночах в вашем доме, именно в вашем… «И катится тяжелая река» (откуда это, между прочим?) В свое время многие люди, бывшие у меня, говорили потом, что мой дом – «чисто петербургский». Но они говорили это, разумеется, лишь потому, что не бывали в вашем.

О себе умолчу. Не из скромности (мне это качество вряд ли свойственно) и не из недостатка времени (хотя времени и маловато). А просто потому, что все то, о чем я мог бы здесь написать, Вам и так уже известно. Замечу лишь, дорогая Зигрида Болеславовна, что за минувший год я, по всей видимости, несколько приблизился к Вашему мужскому идеалу, ибо Вам всегда нравились мужчины с насыщенной биографией, прошедшие через водовороты, омуты и смуты жизни. Не правда ли? Вот теперь у Вас одним таким знакомым больше.

С сильным запозданием поздравляю Вас с днем рождения и, сильно опережая время, – с Рождеством и Новым Годом. (Вы – первая, кого я поздравляю в нынешнем году с этими святыми днями.)

Если (и когда) Вы дозреете до ответного письма, пожалуйста, расскажите, как Вам отдыхалось в Нальчике и часто ли бываете на берегах Даугавы? Еще меня интересует и беспокоит Вильно. Как там?

Привет милому, дорогому Юре (помню его растерянное и тревожное лицо в день 16 марта [на суде] и Ваше – смеющееся); привет всем, кто не верит в меня как в новоявленного наркомана. Кстати: читал в «Лит. газете» отзыв В. Каверина о Нине [Катерли] и очень за нее порадовался. Передайте ей мои поздравления.

Я обнимаю Вас.

P.S. Передайте, пожалуйста, Юре, что «морж» по-чукотски – «рыркы» [Юрий Цехновицер был страстным «моржом». – П.Д. ].

25 ноября 1981

Милый Костя, здравствуйте!

Вчера приехала от Светочки. Хотела написать Вам сразу, но не было сил, т. к. спали мы в последнюю ночь с нею всего два часа, а в пять по-горьковскому и в шесть по-московскому мы уже расставались. Светочка – на завод, а я – в аэропорт. И прямо из аэропорта я приехала на работу. Приезжала я на выходные. В субботу Светочка с [ее сестрой] Тамарой, которая приехала в пятницу, встречали меня на вокзале. В этот же день Тамара уехала. В воскресенье мы не выходили из комнаты и весь день провели в разговорах, конечно же, о Вас, о Светочкиной поездке, она сейчас только этим и живет. Светочка очень похудела и помолодела, выглядит совсем девочкой, не девочкой-Светиком, о которой и помину нет, а Светланой и для очень близких – Светочкой. Вы писали, что ехать к Вам Светочке или не ехать, решать нам. Костя, никто, ни мы, никто другой не может, не смеет и не должен ее задерживать. Вы для нее – всё. Она к Вам босиком и пешком пойдет, никого не спросит. Что Вам сказать об обстановке, в которой она живет? Вполне сносная. Говоря честно, я несколько побаивалась этого общежития, когда туда ехала. Но в общежитие я попала не сразу. Мы сдали вещи в камеру хранения и немножко погуляли по городу. Так что, когда мы приехали в общежитие, оно на меня не произвело тяжелого впечатления, такие же люди, как везде в городе. Светочкина соседка – человек спокойный. Они со Светочкой себя уже там поставили так, что у них в комнате проверок не бывает, и я жила у нее, даже не сдавая паспорта. Через несколько дней отправим Вам посылку. Светочка отдала для Вас тушенку и шпроты, которые привезла ей сестра. Я не хотела брать, говорила, что мы достанем сами, но она и слушать не хотела. Посылку будем посылать авиа, т. к. она идет всего пять дней.

Костя, я и Гета [Яновская] на Вас обижены, и говорю я Вам это серьезно. Костя, я понимаю, что как мама Ваша, так и Вы не хотите ни у кого ничего брать, быть кому-то обязанным, вам легче расстаться с какой-нибудь вещью. Но поверьте, Костя, что и мы не хотим, чтобы Вы были кому-то обязаны. Если что-то все делают, то делают это с желанием и только сами. Кроме того, если бы была необходимость, то поверьте, Костя, мы бы воспользовались Вашим советом в плане реализации. Так что позвольте, Костя, всему Вам принадлежащему дождаться хозяина…