Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Мероприятие «Д», или негласный обыск, – «метод оперативной деятельности, применяемый сотрудниками органов госбезопасности с целью отыскания и отображения в оперативных документах материальных следов (документов, предметов) преступной деятельности лица (группы лиц), проверяемого или разрабатываемого органами государственной безопасности». Негласный обыск «тщательно готовится, принимаются меры, исключающие возможность появления на месте обыска разрабатываемых и других лиц. Соблюдаются необходимые меры предосторожности, чтобы после обыска не оставалось следов. В процессе обыска обнаруженные документы и предметы, имеющие значение для дела, фотографируются».

Таким образом, уже в августе 1980 года, воспользовавшись редким отсутствием хозяев: Лидия Владимировна уехала на отдых в Ленинградскую область, Константин же был в тот момент у приятеля в Литве, – сотрудники УКГБ нелегально проникли в квартиру Азадовских. Возможно, 19 декабря 1980 года Шлемин и Архипов пришли забрать именно то, что привлекло их внимание еще летом. Однако, как мы помним, в ходе обыска был вызван еще один сотрудник – Поздеев, поскольку осенью 1980 года, когда Лидия Владимировна была дома неотлучно, Азадовский принес домой фотографии русских поэтов из коллекции погибшего М.А. Балцвиника, и они-то оказались для сотрудников КГБ полной неожиданностью. Их не было летом, и об этом наверняка знали те, кто пришел к нему с обыском 19 декабря.

Вместе с массой подробностей мы можем теперь ответить на вопрос, который занимал нас с самого начала: раз уж у Светланы нашли наркотик, задержав ее во дворе дома Азадовского, то почему нужно было ждать еще 12 часов, до утра следующего дня, чтобы провести обыск у Азадовского? Санкция прокурора не могла быть препятствием – согласно УПК (статья 168), «в случаях, не терпящих отлагательства, обыск может быть произведен без санкции прокурора, но с последующим сообщением прокурору в суточный срок о произведенном обыске».

Объяснение простое: в тот момент, когда Светлана была задержана, наркотика на книжной полке в квартире Азадовского еще не было.

И, наконец, ДОН – Дело оперативного наблюдения. «Заводится на отбывших наказание особо опасных государственных преступников, которые своими возможностями могут заинтересовать противника, а также на лиц, которые в связи со своей прошлой враждебной деятельностью могут представлять опасность для советского государства».

Документ содержателен и в части возможных «оргвыводов» в отношении виновников. Но виновников чего? Вспомним Положение о КГБ СССР, в пункте 12 которого написано:

Органы государственной безопасности во всей своей деятельности должны строго соблюдать социалистическую законность. Они обязаны использовать все предоставленные им законом права, чтобы ни один враг советского государства не уклонился от заслуженной кары и чтобы ни один гражданин не подвергся необоснованному привлечению к ответственности. Должны сурово пресекаться нарушения социалистической законности и произвол как действия, посягающие на социалистический правопорядок и права советских граждан.

Доклад Чебрикову свидетельствует, что на права советских граждан комиссии КГБ было попросту наплевать. В большей степени чекистов беспокоил тот факт, что «высокий профессионализм» сотрудников и руководства ленинградского УКГБ обернулся «расшифровкой перед Азадовским производимых в отношении него мероприятий, связанных с его привлечением к уголовной ответственности, что в последующем и послужило поводом для написания им жалоб». И вся эта немыслимая для КГБ ситуация усугубилась еще и тем, что во время суда 1988 года Архипов и Шлемин «по решению руководства Управления в суд не явились, что еще более усилило подозрения о причастности органов КГБ к привлечению его к уголовной ответственности».

При этом наиболее серьезные промахи – «грубые тактические просчеты и нарушения норм уголовно-процессуального законодательства» – авторы доклада вменяют в вину не своим сотрудникам, а следователю из РУВД. Даже милиционеру Хлюпину, проводившему обыск, ставится в упрек, что при обыске в квартире Азадовского он изъял обнаруженный им пакет «неквалифицированно, в присутствии лишь одного понятого».

Последняя претензия довольно красноречива. Получается, что Хлюпин, вероятно заранее осведомленный о том, куда приблизительно «Рахманинов» сунул пакет с наркотиком, должен был подвести понятых к стеллажу с книгами и устроить театр: обнаружить и вынуть на их глазах пакет с анашой таким образом, чтобы понятые видели момент обнаружения наркотика и не было затем разговоров о том, что, мол, Хлюпин вынул этот пакетик из кармана или же его подложили Архипов или Шлемин.

И, наконец, нужно отметить, что отнюдь не «реализация» операции в отношении Азадовского и Лепилиной была причиной доклада председателю КГБ СССР, положенного ему на стол 28 сентября 1988 года, за два дня до избрания его секретарем ЦК КПСС. Причиной был полный и публичный провал этой «операции», и докладная записка председателю КГБ представляла собой попытку комиссии объяснить и даже оправдать действия ленинградских чекистов.

В те дни, когда готовился доклад для Чебрикова, Азадовский, согласно постановлению Куйбышевского райсуда от 19 августа 1988 года, все еще числился подследственным. В связи с этим авторы докладной записки указали в заключение на то, что «целесообразно» дождаться «окончательного решения по уголовному делу» и лишь затем «произвести служебное расследование неправомерных действий сотрудников Управления», а о результатах и принятых мерах доложить в КГБ СССР. Председателем КГБ на это было «дано согласие».

И когда 14 ноября 1988 года СУ ГУВД прекратило дело Азадовского, госбезопасность начала свое «внутреннее расследование» под личным контролем начальника УКГБ по Ленинградской области генерал-майора госбезопасности В.М. Прилукова. Цель расследования заключалась не в том, чтобы выяснить новые подробности – комиссия из Москвы уже все выяснила, – а в уточнении списка конкретных виновных для оргвыводов.

Практически все участники событий 1980 года должны были представить в декабре 1988 года объяснительные записки на имя начальника УКГБ; кроме того, они опрашивались устно. Читая эти бумаги, также отложившиеся в деле Светланы, невозможно отделаться от впечатления, что все опрошенные, словно заранее сговорившись, излагают свои показания в одном и том же ключе. Во-первых, каждый из сотрудников пытается уйти от личной ответственности, а во-вторых, чтобы как-то оправдать действия «Берита», обманным путем вручившего наркотик Светлане, оперативники не стесняются в выражениях, желая ее оговорить и опорочить.