Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Кассационные жалобы Азадовского и его адвоката С.М. Розановского на приговор Куйбышевского районного суда были рассмотрены 16 апреля в заседании коллегии по уголовным делам Ленинградского городского суда под председательством В.Г. Овчаренко, в присутствии адвоката.

Судебная коллегия, проверив и обсудив доводы кассационных жалоб, находит приговор законным и обоснованным. Вина Азадовского в совершении преступления доказана… Наказание ему назначено с учетом характера и степени общественной опасности содеянного, данных о личности и всех обстоятельств, смягчающих или отягчающих его ответственность, и является справедливым. Судебная коллегия находит, что обстоятельства дела органами предварительного расследования и судом исследованы с достаточной объективностью… Данные о личности Азадовского в материалах дела содержатся также достаточно полно… Исходя из изложенного, коллегия не находит основания для отмены или изменения приговора по мотивам кассационных жалоб…

Несмотря на полный крах надежд, которые Азадовский питал в преддверии суда, он, насколько можно судить, все-таки оставался во власти идеалистических представлений о «торжестве справедливости» и лелеял надежды на скорое освобождение. Он допускал, что мать обратится к Г.М. Маркову и И.С. Зильберштейну. Не исключал Азадовский и того, что его собственная жалоба дойдет до ЦК КПСС, а проверка дела сразу выявит нарушения, из-за которых его держат в Крестах. Ведь он умышленно писал в своих жалобах о нарушении социалистической законности именно в Ленинграде, как бы пытаясь спровоцировать проверку, которая бы в результате могла помочь и в пересмотре приговора по его делу.

Провокационно выглядела и задержка Азадовского в Крестах после суда и вступления приговора в законную силу: его не отправили сразу же в колонию, а продолжали держать в СИЗО. Как принято, он уже не вернулся в ту камеру, в которой находился до суда; это был уже другой корпус, для осужденных. Поскольку, как гласит Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, «каждый осужденный обязан трудиться», Азадовский и был направлен туда, где преступникам предоставлялась возможность исправиться через ежедневный добросовестный труд. В Крестах для этой цели большого выбора не представлялось – с конца 1950-х при СИЗО функционировала картонажная фабрика, проще говоря, «картонажка», где осужденные трудились над изготовлением картонной тары для нужд города. Именно там доцент Азадовский и приступил к исполнению своего гражданского долга. Поначалу он даже подумал, что его вовсе не отправят в колонию, а оставят на «картонажке».

Однако клеить коробочки ему пришлось всего несколько дней. Вскоре его «выдернули» оттуда и поместили в камеру с другими осужденными, ожидающими отправки на этап или решения по кассации, и он опять гадал, когда и куда его отправят. Там и произошла его встреча с доктором наук С.С. Зилитинкевичем, океанологом, геофизиком, метеорологом, зятем академика Д.С. Лихачева. Осужденный по надуманной уголовной статье, Сергей долгое время провел в Крестах, дожидаясь решения по своей кассации. Позднее его отправят на зону в Рязанскую область, оттуда (по амнистии 1981 года) – «на химию» в г. Выкса Горьковской области, где ему придется работать первое время «реечником-замерщиком» на стройке, зато через несколько месяцев он дорастет до «трубоукладчика 2-го разряда» – будет рыть вручную траншеи и укладывать в них трубы. В мае 1983 года Азадовский навестит его в Выксе, и они проведут вместе несколько дней. А в марте 1984 года, отбыв пятилетний срок заключения, Зилитинкевич вернется в Ленинград.

Получив от своего адвоката Е.О. Костелянец известие об осуждении Азадовского, Зилитинкевич, уже обжившийся к тому времени в Крестах, смог устроить так, что Константина перевели в его камеру. И хотя в четырехместной клетке и без Азадовского было пятнадцать человек, тем не менее, став шестнадцатым, он ни разу не пожалел о своем прежнем обиталище.

Когда в 1994 году Константин Азадовский писал вступление к тюремным запискам С.С. Зилитинкевича, вскоре напечатанным в журнале «Звезда», он живописно отобразил свое совместное пребывание с автором в этом маломерном и не слишком комфортабельном пространстве:

В камере была духота. Духота и вонь. В каменном кубе, рассчитанном некогда на четырех человек, теснились двенадцать полураздетых зэков. Лежали на полу, под дверью, возле унитаза; сидели на корточках, скрючившись, вдоль стены. Кто-то дремал, кто-то двигал самодельные нарды, кто-то бранился с соседом. Время ползло, тягучее, тягостное. Отбой, подъем – ничего не менялось. Нескончаемый гул снаружи, чтобы заглушить голоса из окон, нескончаемый тяжеловесный мат в коридорах и камерах. И «солнце» – негасимый свет на потолке камеры, горящий и днем, и ночью. Чтоб каждый был на виду!

На верхней шконке сидел человек, поджав ноги, в позе египетского писца. Не обращая внимания на шум и возню, он что-то писал на листе бумаги, перечитывал, перечеркивал, брал новый лист, писал снова. Зэки тревожили его редко. Уважительно поглядывая наверх, говорили: «Профессор работает…» Иногда обращались к нему с вопросами. Он отвечал – терпеливо, доброжелательно. И снова писал.

В такой вот экзотической обстановке я впервые увидел Сергея Сергеевича Зилитинкевича, доктора наук, профессора, всемирно известного ученого. Я сам был кандидатом наук, доцентом (так сказать, чином ниже), а как оказался в одной камере с профессором – про то особая история. И вот, очутившись вместе, мы коротали с Зилитинкевичем (увы! недолго – всего неделю-другую) тоскливые тюремные часы. На дворе был март 1981 года… Два с половиной года провел Зилитинкевич в «Крестах»…

Впрочем, когда администрация спустя две недели наконец дозналась, что осужденный Азадовский переместился в другую камеру, то немедленно вмешалась и восстановила status quo. И опять потянулись долгие дни ожидания – судьба его никак не могла решиться. Правда, теперь он начал получать письма – от мамы, друзей и даже коллег по кафедре.

Это долгое ожидание было само по себе показательно – значит, вокруг него что-то происходит… Приняли бы решение – через неделю бы отправили в колонию. Что стояло за этой продолжительной паузой, Азадовский не понимал. Лишь впоследствии ему станет ясно: в это самое время в кабинетах на Литейном и, возможно, еще выше решался вопрос о его будущем трудоустройстве.

А на воле тем временем продолжались хлопоты. Через московских друзей Азадовского – прежде всего через А.Е. Парниса – неутомимая Зигрида Ванаг нашла еще одного адвоката, и притом какого! То был Евгений Самойлович Шальман (1929–2008), не просто адвокат, а известный московский адвокат. В 1978 году он был адвокатом Ю.Ф. Орлова, затем А.П. Подрабинека, в 1979 году – С.Л. Ермолаева, М. Джемилева и многих других «политических», которые были обвинены и осуждены по политическим и неполитическим статьям Уголовного кодекса РСФСР. Да и 1981 году он должен был принять участие в очередном процессе Александра Подрабинека, но ему не дали «допуска» (суд состоялся 6 января 1981 года в Якутске без участия адвокатов). Впоследствии А. Подрабинек описал их первую встречу летом 1978 года: