Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

– Я был советским диссидентом, меня осудили, сидел в лагерях. Врачом там работал Михаил Семенович. Это был очень честный, независимый, свободный от страхов человек. Он передавал на «большую» землю все, что мы писали, рисовали или делали для своих семей, друзей…

Собеседник оставил свои телефоны и адрес, приглашал Михаила Семеновича приехать в Санкт-Петербург. Но тот не смог воспользоваться приглашением – силы его были на исходе. Три перенесенных инсульта еще давали какую-то возможность время от времени работать, но ворошить старые эмоции он уже не отваживался.

Автор не называет фамилии хозяина «багетной мастерской», но мы-то легко можем догадаться, что это все тот же Жора Михайлов (в то время – владелец собственной галереи на Литейном проспекте); значит, не только Константин, но и другие люди сохранили сквозь годы яркое воспоминание о Михаиле Фейгинзоне.

Азадовский для Фейгинзона, как нам удалось выяснить, также не был одним из бесконечной череды заключенных. Конечно, нельзя сказать, чтобы в Азадовском доктор увидел «родственную душу» – слишком была велика, почти что непреодолима разница в их положении (с Райским Азадовскому было намного проще – ведь они оба были осужденными). Но то впечатление, которое Азадовский своими рассказами произвел на доктора, было настолько велико, что Фейгинзон, не в силах сдержаться, рассказал дома историю необычного заключенного. Как свидетельствует вдова доктора Маина Аркадьева (Фейгинзон), ныне проживающая в Хайфе, это было исключительным случаем: Михаил Семенович вообще не любил говорить дома о своей работе. Но история Азадовского произвела впечатление на доктора, и, несмотря на богатый опыт общения с заключенными, Фейгинзон не только поверил уголовнику, но и постарался, как мы увидим, облегчить его участь в меру своих возможностей.

В завершение нашего рассказа о Михаиле Семеновиче приводим его стихотворение, написанное в конце 1970-х годов в Сусумане:

В начале июля 1982 года Азадовский вернулся на зону после месяца, проведенного «на больнице». Позади вскрытые вены, ШИЗО, операция, отдых в палате, знакомство с Райским и Фейгинзоном… Его переводят из швейного цеха в строительную бригаду, и он по договоренности с Рединым работает его помощником в «звене столяров-интерьерщиков».

Напряжение на зоне уменьшилось, но лишь до известной степени, потому что внимание администрации, и прежде всего оперчасти, к Азадовскому оставалось прежним: опять пошли рассказы солагерников о том, что их вызывают, расспрашивают, какие он ведет разговоры, давят… Убежденный в том, что ему все равно готовят статью 190-1 – «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», он обдумывает дальнейшие оборонительные действия. Именно в это время он и принимает решение – обратиться напрямую к руководству КГБ СССР и начинает готовить текст заявления.

21 августа, в годовщину своего прибытия на сусуманскую зону, Азадовский неожиданно узнает о том, что без всяких жалоб и просьб с его стороны он направлен «на больницу» – «подлечить психику». И действительно, ДПНК отводит его в расположение Центральной больницы, где заключенный поступает в распоряжение М.С. Фейгинзона. Здесь он проведет целый месяц.

На этот раз я нахожусь в терапевтическом отделении, – пишет он матери 23 августа, – под присмотром врача-психиатра, очень хорошего специалиста. У меня находят «реактивное состояние», проявляющее себя в том, что я плохо сплю, до чрезмерности возбудим, одержим «навязчивыми идеями» и т. д. Все это не так опасно, но подлечиться не мешает. Я пришел в эту систему совершенно здоровым человеком и хотел бы выйти из нее также здоровым – и физически, и нравственно.

Вторично оказавшись в больнице, Азадовский быстро заканчивает набросанное им днями ранее заявление на имя председателя КГБ СССР Ю.В. Андропова и отдает его в спецчасть для отправки, то есть не просто задумывает, но и осуществляет достаточно ответственный шаг, о котором, безусловно, сразу же становится известно начальству колонии. На этот раз Азадовский нисколько не сомневался в том, что его жалоба не будет «потеряна» – уж очень был тогда высок авторитет Комитета, а еще более велик страх, даже у сотрудников МВД, перед всесильным ведомством.

Давно понимая, кто стоит за его «уголовным делом», Азадовский тем не менее долгое время воздерживался от обращений по этому адресу. Но теперь ему показалось, что время наступило. Возможно, это был опять-таки жест отчаяния или же одно из проявлений его «реактивного состояния». В целом же этот шаг воспринимается как очередная попытка переломить опасную для него ситуацию.

Текст этого послания доступен нам лишь в черновом варианте (машинописные копии Азадовский сможет оставлять лишь после того, как ему вновь станет доступна пишущая машинка). Процитируем некоторые фрагменты:

О том, что «идеологический» момент играет существенную и даже основную роль в моем уголовном деле, говорят также и некоторые фигурирующие в нем материалы, в частности, – отклоненное прокуратурой ходатайство следственных органов о возбуждении против меня уголовного дела по статье 70 УК РСФСР.

Не имея в то время при себе никаких выписок из уголовного дела, Азадовский допускает неточность: речь идет о постановлении следователя Каменко от 12 февраля 1982 года (ранее мы анализировали этот документ). Однако верная трактовка Азадовским этого, казалось бы, второстепенного (в контексте его чисто уголовной статьи) документа убедительно свидетельствует об осознании им своего истинного статуса – «политического» заключенного.

С первых же недель моего пребывания в колонии я убедился в том, что администрация располагает информацией обо мне, поступившей из Ленинграда, из Комитета государственной безопасности. В течение года мне не раз приходилось слышать о том, что я «диссидент», «антисоветчик», «ученик Сахарова» и даже… «сионист». По поводу этих безответственных, оскорбительных для меня заявлений и разговоров, исходящих от отдельных сотрудников колонии (прапорщик Климчук, лейтенант Сухов), я обращался с жалобами к руководителям колонии и представителям прокуратуры Магаданской области.